Я спросил:
— Что будете пить, мистер Кеннеди?
— Портер.
Я гордо прошествовал к бару и принес напитки. Себе — пива.
Томми заметил:
— Рано начинаешь.
Я взглянул на свои новые часы, сверкающие на пластиковом ремешке. Он печально улыбнулся:
— Я не об этом.
— Счастливо, — сказал я.
— Всего хорошего, Джек.
Мы замолчали. Потом он достал тоненькую книгу:
— Подарок на прощание.
Великолепный кожаный переплет, золоченый корешок.
— Это Фрэнсис Томпсон «Гончая небес». Надеюсь, тебя минует такая участь.
Я не приготовил ему никакого подарка.
Он сказал:
— Я все еще смогу посылать тебе книги.
— Ну… лучше не надо… там деревенские парни… подумают, что я с приветом.
Он встал и пожал мне руку.
— Я напишу, — пообещал.
— Обязательно. Да благословит тебя Господь.
Разумеется, я никогда этого не сделал… в смысле, не написал. К моему вечному стыду, я узнал о том, что он умер, только через два года после его смерти.
Саттон
Пока я был в психушке, я думал о всяких разных вещах. По большей части грустных. О путях, которыми не прошел, а на которых слепо тыкался в стороны. О людях, которые хорошо ко мне относились и которым я отплатил черной неблагодарностью.
Беспечно не обращал внимание на чувства других людей. Ну да. На моих плечах лежал огромный груз вины. Добавьте к этому немного сожаления и очень много жалости к самому себе, любимому, и вы получите классический портрет алкоголика во всем его запятнанном великолепии.
Вне больницы я справлялся со всем этим с помощью алкоголя. Просто заглушить все эти чувства. Притупить боль. Парадокс заключался в том, что каждое отупение наносило новые раны.
Берегись бледного всадника, залившего зенки.
В первые дни, в период детоксикации, советуют пить побольше воды. Чтобы токсины вышли вместе с водой. Я так и делал. Пришлось сдать анализы, чтобы проверить печень и почки. Моим здорово досталось. Затем ежедневные уколы мультивитаминов, чтобы привести сопротивляющийся организм в здоровое состояние. Разумеется, либриум. Затем мои любимые таблетки — снотворное. Ночь для алкоголика — самое страшное время.
Снились ли мне сны? Еще как. Но я не видел в снах ничего такого, чего можно было ожидать:
ни умершего отца
ни умерших друзей
ни загубленную жизнь.
Нет.
Мне снился Саттон.
Мы подружились сразу. Тяга друг к другу, которую невозможно объяснить. Я был тогда молодым полицейским, совсем еще зеленым. Он же был поседевшим барменом, ветераном многих драк — действительных и воображаемых. Даже сейчас я не уверен, кем он был по национальности, сколько ему лет и откуда он родом.
