В один из самых мокрых и темных вторников он подошел ко мне:
— Думается, нам стоит организовать твое чтение.
— Зачем?
— Хочешь, чтобы книги тебе надоели?
— Нет.
Он посоветовал мне почитать Диккенса. Без особых эмоций, осторожно начал знакомить меня с классикой. Каждый раз делал это тактично, так, что мне казалось, будто я сам выбирал эти книги.
Позже, в подростковом возрасте, когда все менялось, он познакомил меня с детективами. И я продолжал читать.
Еще он откладывал книги и потом давал мне целую стопку, где были:
поэзия
философия
и главная приманка —
американские детективы.
Я превратился в библиофила в истинном смысле этого слова. Я не просто любил читать — я обожал книги. Я наслаждался их запахом, переплетом, печатью и ощущением тяжести тома в руке.
Отец сделал мне большую книжную полку, и я стал расставлять книги по алфавиту и жанру.
Еще я совсем отбился от рук. Играл в хоккей, пил сидр, почти не ходил в школу. Но, вернувшись домой, смотрел на свою библиотеку, и на сердце теплело.
Поскольку мне нравились вид и ощущение веса тома, я начал читать толстые книги. Так постепенно я пристрастился к поэзии. В моей жизни не было поэзии, но я мог взять книгу и почитать.
Я никогда никому не сказал ни слова обо всем этом. Упомяни о поэзии на нашей улице — останешься без яиц.
Отец часто останавливался перед полкой с моими книгами, которых становилось все больше, и говорил: «Такой библиотекой можно гордиться».
Мать злилась: «Забил ему голову этой ерундой. Так и хочется за аренду предложить вместо денег эти книжки».
Отец смотрел на меня, и я одними губами произносил: «Она хочет, как лучше».
Потом, уже лежа в постели, слышал, как она разоряется: «Еще скажи, что можно есть эти книги! Хотела бы я посмотреть, как ты на них купишь кусок хлеба».
Надо сказать, ее мечта исполнилась. В первый же день, после того как я уехал в Темплемор учиться на полицейского, она их продала, а полку сожгла.
Томми Кеннеди мечтал, что я добьюсь многого. Надеялся, что я поступлю в колледж. Моих результатов на экзаменах еле хватило, чтобы меня взяли в школу полиции. Когда я рассказал Томми, какую карьеру выбрал, он схватился за голову и сказал: «Какой позор!»
В вечер перед отъездом мы встретились с ним в баре. Я уже был крупным и мускулистым парнем, не даром я играл в хоккей и ел одну картошку. Я ждал его в баре. Томми вошел и прищурился, пытаясь разглядеть меня в полутьме.
Я крикнул:
— Мистер Кеннеди!
Жизнь потрепала его. Он был похож на старую гончую. Причем грустную и унылую.
