Появлялись все новые и новые версии, пока мы с ним шлялись по барам. В разное время он мне говорил, что был
солдатом
антрепренером
художником
преступником.
В каждом его откровении была доля правды, но детали постоянно менялись, так что я никогда не был уверен, где правда, а где — нет.
Он был настоящим хамелеоном. Где бы ни оказался, сливался с окружающей средой. Когда я с ним познакомился, у него был явный северный акцент. Он мог одинаково легко говорить как Ян Пейсли и Имонн Макканн.
Надо сказать, это производило впечатление, даже пугало.
Мне довелось однажды слышать, как он подражал Бернадетт Девлин. Это было потрясающе.
Переехав в Голуэй, он сменил акцент за неделю. Никому бы и в голову не пришло, что он когда-нибудь бывал дальше Туама.
Но все это не вызывало у меня никаких подозрений. Мне он казался загадочным и интересным. Потому что я был глух к важным вещам. Потому что я был молод…
потому что
потому что
потому что…
Потому что, скорее всего, раз уж мне не хотелось видеть его темную сторону, я позволил себе не обращать внимания на множество указателей.
С самого начала я понял, что он склонен к насилию. Рассказывая о драках в барах, где он избивал своих противников до полусмерти, он обычно добавлял:
— Знаешь что, Джек?
— Что?
— Я сейчас об этом жалею.
— Ну, бывает, что нельзя сдержаться.
— Твою мать, я не про то. Я жалею, что не прикончил этих ублюдков.
Я отделывался смешком.
Увольнительные мне давали как попало. Когда случались «беспорядки», приходилось работать по двое суток без отдыха. Но когда бы меня ни отпускали в увольнительную, Саттон уходил с работы и мы отправлялись в загул.
Помню, как однажды, в вечер субботы и утро воскресенья, мы пили долго и много в забегаловке на Лоуер Фоллз. Тяжелая атмосфера опасности только подгоняла нас.
Клянусь, можно было ощутить вкус пороха в пиве.
Саттон сиял:
— Парень, вот это то, что надо, лучшее, чего можно достичь.
На память о том запое у меня до сих пор сохранилась арфа высотой в два фута, сделанная вручную заключенными тюрьмы Лонг-Кеш. Наверное, я слушал «Люди за колючей проволокой» раз сто.
Запивая пиво золотистым виски, Саттон приблизил свое лицо, по которому градом катился пот, ко мне и сказал:
— Это ведь то, что надо, правда, Джек?
— Да, все очень здорово.
— Знаешь, чем надо бы закончить?
— Ну скажи.
— Убить какого-нибудь ублюдка.
— Что?!
— Ну да… или шлюху.
— Что?
Он отодвинулся, ущипнул меня за плечо и сказал:
— Шучу… выкинь из головы, Джек.
