Соколов и Котонаев уставились друг на друга. Для Соколова сейчас раскрылось еще что-то новое и более глубокое, чем он предполагал. Обычно живое и моложавое лицо Котонаева стало морщинистым и каменным. Нет, он не был таким молодым, как казался! Скорее, он был стар, слишком стар…
– Жизнь устраивает нам экзамены, Валерий Антонович. Жестокие, беспощадные экзамены. На самом первом вы провалились. Вы не знаете, что такое личное и что такое общественное. И вы не понимаете роли ученого в современном обществе, у нас и там…
– Куда ж мне, я ведь беспартийный.
Соколов лихорадочно застучал пальцами по столу и сдавленным голосом произнес:
– Это чувствуется. Во всем. Впрочем… - Он подошел к Котонаеву вплотную. - Об этом разговоре знаем только мы с вами. Я не верю, что вы так думаете. В вас говорит личная обида, мелкая и ненужная. Подумайте хорошенько, как вы себя будете чувствовать, если первыми это сделают они. Если народ узнает, что в наше поражение вы внесли хоть микроскопическую толику, вас забросают камнями. «Рассвет» касается всего человечества, и камней может оказаться очень много… Я вас жду в институте. До свидания.
– Николка! Молчальник! - воскликнула Нонна и бросилась ему навстречу. - Наконец-то прибыл. Без тебя все остановилось. От безделья онемели мозги. Скукота, как на лекции о любви и дружбе. В камерах ускорителей летают мухи. Их называют космомухи!
Он осторожно освободился от ее объятий.
– Неужели все правда?
– Ну, может быть, мухи в камерах и не летают и даже не дохнут. Но, честно говоря, Николка, в атмосфере идейный вакуум. Я никогда не думала, что физики, как лакмусовая бумажка. Стоит гениальным руководителям скиснуть, как все начинают синеть.
– Ну, а чем все это время занималась ты? Между прочим, лакмус от кислоты краснеет, - поправил ее Молчанов.
Она подошла к какой-то развороченной ламповой схеме и небрежно ткнула в нее пальцем.
– Вот. Смонтировала новый логарифмический усилитель. И вот еще привела в порядок счетчик, не знаю, пригодится ли… И еще…
– Что еще?
– Думала о тебе…
Николай пропустил это мимо ушей. Она всегда такая, эта Нонна…
Он посидел за своим столом, поднялся и подошел к окну. Волейбольная площадка была засыпана грязным снегом, за ней виднелись черные кустарники. Унылый, безжизненный пейзаж… У самой ограды возвышалось здание механического корпуса и высокая башня, в которой были водокачка и трансформаторная станция. Ограда проходила по кромке глубокого оврага. Летом его склоны зарастали дикой малиной, ежевикой и крапивой. Во время обеденного перерыва девчонки ходили туда собирать малину.
