Алиса фыркнула и почесала нос. Я сделал вид, что не заметил этого.
– На ПТВП народу тогда, весной, набилось туева хуча, и очень жарко было, потому что вентиляция сломалась. И половины концерта не прошло, как бабка-вратарь…
– Кто?
– Вахтерша.
– А-а. Продолжай…
– Бабка-вратарь вызвала ментов.
– Почему?
– На концерте было много несовершеннолетних. И все пьяные. И группа, кажется, удолбалась перед выступлением в говно. Вахтерше это не понравилось. Менты, само собой, к молодежи примчались быстро. Врубили свет в зале, отключили Лехе микрофон…
– А он что?
– Взял другой микрофон. Когда и его отключили, взял третий, который барабаны подзвучивал. Тогда вообще аппарат отключили, но Никонов послал их всех и продолжал петь и читать стихи без сопровождения. Обливался потом и читал.
– И что потом было?
– Потом его менты стащили со сцены и куда-то поволокли. Дальше я не знаю.
– Мне многие его стихи, – сказала Алиса. – Кажутся грязными. Поэтому не ходила.
– Многие его стихи и есть грязные. Как и песни. Но есть и несколько чистых. Я их тоже не сразу услышал. Зато когда услышал… да на фоне прочего…
– Что изменилось?
– Они настолько чистые, что за них можно всю остальную грязь простить.
Мы дошли до Грибанала и повернули к Спасу, который на крови. Вечер был замечательный. Небо отодвинулось от крыш, апрель набирал силу. Ветер был сырой, но уже не такой холодный. Сновали под ногами деловитые голуби. В канале курсировали утки.
– Здесь можно купаться?
– Где?
– В канале.
– Конечно.
– Что, правда?
– А почему бы и нет, – пожала плечами Алиса. – Зараза к заразе не пристает.
– Глядя на тебя, можно подумать, что пристает, – парировал я.
– Не остри.
– Сама не остри.
Показался Русский музей. Как верно пел Борис Борисович: даже в Русском музее не забаррикадируешься от красоты. Я взглянул на носы своих ботинок. Они были в грязных брызгах. Перевел взгляд на обувь Алисы. Она была идеально чистой. Как им это удается? Ведь идем вместе, темп одинаковый, по одним и тем же лужам…
– А ты поэзию любишь, что ли? – спросила Алиса.
– Я стихи хорошие люблю. Теперь настоящие поэты почти вывелись. Потому что музыкальные тексты, пусть и такие мощные, как у БГ, Макаревича или Кормильцева из Наутилусов, – это все же не стихи. Бродский был, но умер. Стихов гениальных оставил достаточно, а подражателей – даже больше, чем твой Тарантино. Вывелись именно поэты. Пишут, пишут. Верлибрами разными друг в друга кидаются. Петушатся. А как припрет: сочиняют за штуку-другую баксов поганенькие памфлетики на заказ для политических партий… Хорошие стихи писать сложно! Не только в техническом плане. Честным надо быть, абсолютно честным, чтобы это делать… Жить надо, как пишешь…
