— Точно, — засмеялся Антон.
— Ну, спелись, — проворчал Никита. — А кормить нас в этом доме собираются?
— А то как же, — спохватился Антон, — я уже и самовар поставил, мясо в духовке стынет… Идемте в дом.
Дом изнутри оказался больше, чем это представлялось снаружи. Большая гостиная, она же мастерская, она же кухня, была светлой и просторной. Потолок высокий, метра четыре. Второй этаж нависает балконом, и на него ведут две боковые лестницы. По стенам всюду картины.
— Поднимайтесь наверх, там две спальни, выбирайте любую, я все равно сплю внизу, — сказал Антон.
— Тогда мы твою займем, — обрадовался Никита. — Маня, ты сейчас удивишься, там такая кровать…
Кровать действительно была необыкновенная. Тяжелая, дубовая, явно антикварная, с резными шишечками и башенками и такая высокая, что, казалось, забраться на нее можно было только с помощью лестницы.
— Ни фига себе, — остолбенела я. — И как ее только сюда втащили?
— А ее сначала втащили, а потом стены делать начали.
— Здорово! — Я, подпрыгнув, с размаху плюхнулась на покрывало.
Никита, пролетев мимо ласточкой, приземлился рядом.
— Вот мы и дома, — сказал он. — Хочешь такой дом, Мань?
— Очень!
— Представь, — мечтательно заговорил Никита, — мы с тобой, наши многочисленные дети, твой кот, моя рыба… Собаки, лошади, куры, кабаны…
— Кабаны-то зачем?
— А как же, Мань? Я мясо люблю. Мы сначала будем выращивать кабанов, а потом будем их лопать.
— И тебе их не будет жалко?
— Конечно, будет. Все-таки члены семьи. Но голод, как говорится, не тетка.
— А кур мы тоже будем лопать?
— А кур мы пустим на яйца. Я просыпаюсь, а ты мне завтрак на подносе, а там яйца всмятку, шесть штук, и желтки у всех оранжевые. Красотища!
— А дети как же?
— А детей у нас, Мань, будет много. Две девочки и два мальчика.
— Зачем столько?
— Чтоб были.
— Это что же, мне каждый год рожать прикажешь?
— Ну, хотя бы через год по штуке.
— Никита, я же толстая стану, грудь по колено отсосется. Ты меня любить перестанешь.
— Не перестану. Я буду ползать по тебе и удивляться, неужели это все мое?
— Га д какой! — закричала я и, схватив подушку, стала лупить его по чему попало.
Никита не растерялся и тоже схватил подушку, но не стал ею размахивать, а просто прикрывался как щитом, гася мои удары.
Мы носились по комнате и орали как сумасшедшие. Снизу что-то кричал Антон.
Никита загнал меня в угол между окном и комодом и прижал подушкой к стене. Я не могла и рукой пошевелить. Мы стояли друг против друга, тяжело дышали и улыбались.
