И действительно, приступили. Одного подвели к месту казни, накинули петлю на шею.
Ударил топор. Груз потянул один конец балки вниз, сначала медленно, затем все быстрей, разгоняя длинное плечо до скорости просто молниеносной.
Небольшой запас веревки был выбран за мгновение ока. Тело оторвалось от земли стремительно. Вот только что оно стояло на земле, но взлет, движение в небо на полсажени…
Затем груз дошел до нижней точки, ударив в землю гулко, остановился. Но человек продолжал лететь выше, словно снаряд диковинного метательного орудия. Только совсем ненамного, может на пять дюймов. Веревка прослабилась, но, достигнув высшей точки, тело обрушилось вниз.
Снова натянулась веревку, задрожала балка.
Контргруз словно собирался пуститься в обратный путь, но нет, даже не отрывался от земли.
Повешенный качался, словно какой-то безумный маятник.
Но меньше чем, через минуту, всякое движение прекратилось. Лишь что-то капало из штанин приговоренного.
Палачи поймали конец обрубаной веревки, за него подтянули журавль в начальное положение, вынули повешенного и тут же подвели следующего.
— Ай, бедныя…
Еще с час назад против этих самых людей дралось деревенское ополчение. Многие, кстати, положили головы. Еще полчаса назад хозяйки готовы были выцарапать глаза любому постороннему, кто прикоснется к их горшкам.
Но сейчас беззащитный приговоренный к смертной казни вызывал жалость.
— Шынок, шынок… — шептала скучающему часовому из-за ворот сарая бабушка. — А за шо их так?
«Сынку», которому было хорошо за сорок лет, почесал бороду, стриженную в последний раз, вероятно, кровельными ножницами.
— За шо… За грабеш-ш-ш…
В сарае одобрительно зашептались. Ишь ты, за грабеж вешают. Наверное, в войске порядок строгий. Верно, зря их свинцом встречали. Ну а то, что одеты как оборванцы, да ведь сейчас просто так мануфактуры не найти.
— А шо, у вас в армии грабить нельзя? — забрезжила смутная надежда.
— Можно. Но только по команде. А энти, вишь, не дождались…
Но на третьем приговоренном случился сбой. Когда тело отделилось от земли на пядь, раздался треск, словно от ружейного выстрела. Контргруз опустился на землю, но и край балки, к которой был подвешен приговоренный, на мгновение словно задумался и тоже пошел вниз.
Балка раскололась на две части, и приговоренный упал на землю. Рядышком рухнул обломок бруса.
В толпе бандитов зашептались, стали оглядываться на командиров: что будет дальше? Прикажут отпустить? Или, напротив, без затей вздернут на ближайшем дереве? Пристрелят? Иные говорили: Костылев сам по себе, наверное бы, отпустил. Да что там, может быть, и до виселицы дело не дошло бы в былые-то времена.
