Густо пахло нафталином, но со слов начальника складов, помогало это слабо — моль тут водилась такая матерая, что на нафталин чихала и била даже кожу.
Переодевались тут же, в маленькой коморке при складах.
Аристархов по-прежнему оказался в солдатской шинели, но теперь солдатская одежда была одета и под нее.
Евгений бросил Чугункину пакет с тряпьем.
— Вот, возьмите, переоденьтесь.
Клим открыл пакет. Там лежали широкие, но коротковатые штаны из домотканого полотна, рубаха-косоворотка, кепка с пуговицей. Все это явно было снято с чужого плеча. Особенно заметно это было по рубахе: кроме заплатки она имела возле ворота плохо застиранное ржавое пятно. В лучшем случае предыдущий хозяин сильно порезался при бритье, а в худшем, самом отвратительном — ему перерезали горло и рубаху сняли с трупа.
Чугункина передернуло:
— А скажите, этот маскарад так необходим?
Свою тужурку он считал если не неуязвимой броней, то уж точно богатырским доспехом.
— Можете не переодеваться, — кивнул Аристархов. — но давайте договоримся сразу: случись передряга — вы меня не знаете. А я вас… Не думайте, что комиссарская одежда во всех вызовет восторг.
— Марксистское учение побеждает… — начал зачем-то Клим.
— Скажете это, когда вас к стенке расстрельной прислонят.
Клим Чугункин начал резво переодеваться. Пока он попадал в рукава, Аристархов проверил оружие. Себе в дорогу он выбрал короткий маузеровский карабин. Чугункину вручил два пистолета — маленький «браунинг» и злой револьвер «бульдог», что бьет неточно, но дырки делает размером с блюдце. Свой «Кольт» Евгений убрал куда-то под руку.
— Ого… — удивился Чугункин.
— Плечевая кобура, — объяснил Евгений, — изобретение наших американских друзей. Жутко удобная вещь — давно искал. А у этого жука, представь себе, таких дюжина!
На нос Евгений нацепил пенсне со стеклами тонкими, совершенно плоскими. Было это сделано исключительно для маскарада. В очках он выглядел каким-то поэтом, недавно переболевшим тифом…
Комнатушка, выделенная для переодевания, была маленькой и Клима с Евгением чуть не первый раз за весь день остались с глазу на глаз.
Через единственное в комнате окно было видно, как у автомобиля о чем-то курят смотритель складов, шофер и сопровождающий человек в штатском. Из трехаршинной трубы паромобиля шел ароматный березовый дым…
— А знаешь… — проговорил Аристархов. — Я тут подумал и понял, что номер на кабинете…
— Какой?
— Девяносто шесть…
— А… Так что же?
— Я думаю, что девяносто шесть — это цифра, обозначающая нелюбовь.
