Когда-нибудь, только очень не скоро наверное, я куплю Вам точно такие же часы. Клянусь Вам в этом.
Ростислав Макаров.
Игорь Сергеевич протянул было руку за Славкиным письмом, но Федор Алексеевич не отдал его.
– Это нужно для суда, – сказал он. – Педагогический совет и общешкольное собрание решили просить суд взять его на поруки. Тогда он будет жить в интернате. Мне нужно знать твое мнение. Ты сам отец, видишь – парень запутался, но еще не погиб. Не погиб, я знаю это, меня не обманывает чутье педагога.
Игорь Сергеевич подошел к столу, сложил разбросанные бумаги, перелистнул календарь, взял ручку, словно собирался писать, затем бросил ее на стол.
– Ну что же, директор, давай вытягивать парня. Будем вытягивать! – повторил он даже как-то весело.
Вскоре суд состоялся. Приговор был вынесен, и подсудимого из зала суда перевели в ту же камеру предварительного заключения, где он пробыл уже два месяца. Отсюда его должны были отправить в колонию, в небольшой сибирский город неподалеку.
В камере с двумя окнами, выходившими во двор тюрьмы, закрытыми двойной решеткой – крупной и мелкой, – стоял сумрак. Кроме двух скамей, кроватей и стола, вцементированных в пол, здесь ничего не было. На кровати, облокотившись, лежал восемнадцатилетний парень Санька Кулаков, по кличке Паук. Славка просидел с ним уже больше месяца и запомнил его в одной и той же позе: лежа на животе, Паук целыми днями читал.
– Ну, как? Колония? – спросил Паук сиплым басом.
Славка кивнул, опустился на скамейку и заплакал.
Паук презрительно сплюнул сквозь зубы и снова принялся читать.
А у Славки сердце разрывалось от жалости к самому себе. Ему вспоминались рассказы ребят, сидевших в этой камере, о страшных «законах» колоний, установленных самими отбывающими срок. Он перебирал в памяти всех, кого встречал здесь, в тюрьме, и ни с кем не хотелось завязать дружбу. А ведь именно эти тюремные знакомцы станут его товарищами… Значит, он обречен на одиночество. Его посчитают гордецом, возненавидят, будут издеваться и мстить.
Он давно уже стал понимать, как прекрасна жизнь Ивана Ивановича, Саши, Веры по сравнению с жизнью Паука. Как он мог так глупо променять своих друзей на тех, с кем и дружить-то невозможно!
Славка плакал, не стесняясь Паука…
Неожиданно в камеру вошел надзиратель.
– Ростислав Макаров! С вещами!
Сегодня второй раз звучала эта фраза. Первый раз она была произнесена, когда Славку вызвали в суд.
Славка вскочил. Вещи были собраны. У дверей оглянулся, горько подумал: «Уж лучше колония, чем эта мрачная камера».
