– Комуха окаянная!
К дому подошел отец с ружьем за плечами, в высоких, мокрых от росы броднях. За патронташ, опоясывавший потертую кожаную тужурку, были заткнуты четыре утки. Их перья переливались то коричневым, то зеленоватым цветом. И были они такие блестящие и живые, что, казалось, освободи из-под патронташа маленькие головки на длинных шеях – утки взмахнут крыльями и улетят назад на свое озеро, заросшее густым тростником и желтыми болотными лилиями.
– Думаю, какая это великовозрастная коза возле дома скачет? – насмешливо сказал Данила Семенович и с упрёком посмотрел на дочь.
У Саши пропало желание танцевать. Она вся так и погасла сразу.
Залезла на сеновал, зарылась в сено. От свежего, пряного запаха чуть-чуть кружилась голова, и запахи эти оживляли в памяти нежные лепестки цветов, резные замысловатые формы листьев, травы. Долго принюхивалась к этим запахам и незаметно заснула.
Есть хорошая поговорка: перед отъездом всегда не хватает дня. Уезжая в Италию, Федор Алексеевич чувствовал, что у него не хватает не только дня, а целого месяца. Дела подступали со всех сторон, и казалось, невозможно их переделать.
Больше всего он занимался Славкой Макаровым, суд над которым должен был состояться в недалеком будущем. Из Брусничного Федор Алексеевич самолетом улетел в областной город, побывал у председателя облисполкома. Игорь Сергеевич и слышать не хотел о Славке.
– Неужели ты действительно веришь этому воришке и не считаешь нужным направить его в исправительно-трудовую колонию?
– Был момент, когда я поколебался. А теперь верю. Парень переболел. Понимаешь, Игорь Сергеевич, переболел.
– А ты не допускаешь мысли, что ему захотелось в Италию и он испробовал все средства, чтоб тебя пронять?
Они стояли посредине большого кабинета с ковром во всю комнату, скрадывающим звуки шагов.
Федор Алексеевич молча вынул из кармана затасканный клочок бумаги и протянул собеседнику:
– Написано до того, как Рамоло Марчеллини пригласил нас в Италию. Славкина мать принесла мне это письмо много позже, нашла в его книгах… Дай-ка я сам прочту.
Федор Алексеевич, расправляя на ладони смятую бумагу, стал читать:
– Игорь Сергеевич! Я знаю, что от наказания не уйду, и не хочу уходить. Не за тем пишу Вам эти строки. Я пишу потому, чтобы Вы не заподозрили, что часы Ваши я украл с участием Вани Лебедева-Лабосяна, чтобы на него тень не упала. Он на такое не способен. Игорь Сергеевич, Ваши часы украл я.
И еще я пишу это письмо потому, что мне все время стыдно перед Вами. Вы тогда о нас, о незнакомых ребятах, так позаботились: и на ночь приютили, и в театр контрамарки достали, а я поступил так нечестно.
