На ягельной тропе стоял один Сядей-Иг. Поодаль сидел на снегу шаман Холиманко. Он всё ещё тяжело дышал и изредка нервно вздрагивал. Шаманское камланье, видать, тоже не легко. Сядей-Иг подошел к шаману, тронул его носком пима
— Вставай. Очухался ли?
Холиманко с кряхтеньем и оханьем поднялся. Сбросил шаманскую одежду. Откинул бубен.
— Правильное ли слово сказал Нум, как, по-твоему, Сядей? — спросил он.
— Ты толковый, тадибей, умеешь с Нумом разговаривать, — ответил Сядей-Иг.
— Тарем. Нум сказал, что в моем стаде будет увеличение, — выжидательно сощурился шаман.
— Будет, как же. Без этого нельзя, — успокоил Сядей-Иг.
— Но почему-то Нум не сосчитал, на сколько прибавится мое стадо, — настаивал Холиманко.
— Ему, наверно, некогда было. Мы сейчас подсчитаем. — Сядей-Иг, будто считая, сморщил лоб. — Прибавится на одного белого менурея.
Шаман неудовлетворенно прищелкнул языком.
— Нум говорит, одного менурея мало.
Сядей-Иг не ответил.
— Нум сказал, трех менуреев и с ними по десятку оленей, — продолжал шаман, просительно глядя на оленщика.
Сядей-Иг смотрит в землю.
— Можно, конечно, и двух менуреев с двумя десятками оленей, — умеряет аппетит тадибей.
Сядей-Иг бесстрастен.
— Ты скупердяй, Сядей-Иг, — не выдерживает шаман, — давай одного менурея с десятком оленей. Но больше не зови меня камлать. Пусть тебе другие камлают.
Сядей-Иг делает шаг по направлению к своим саням, оборачивается и говорит:
— Не сердись, тадибей. Жадная сова схватила двух мышей, да не могла проглотить, подавилась. Зачем тебе быть похожим на сову? Бери менурея и трех оленей. Хватит тебе.
В эту ночь Широкая Виска не спала. В обнесенных глухими заборами купеческих домах шло веселье. Неистово орали цветастые граммофонные трубы, наяривали гармоники, визжали бабы, дородные купцы утробным смехом покрывали этот визг, матерились, плевались и целовались взасос.
А по деревне из избы в избу полз тревожный слух. В полночь арестованных будут казнить. Говорят, на реке прорубь сделали... Люди, крестясь, запирали плотней двери, лезли на полати, под одеяло. Не приведи бог, попадешься ещё...
К полночи в богатых домах пиршество достигло предела. Зазвенели стекла в рамах, загрохотали столы и горки с посудой. Тогда-то и раздалась команда вывести красных на реку. Толпа пьяных окружила арестованных. Посыпались угрозы, насмешки, издевательства. В рваной рубахе, с открытой головой, Николай шел в толпе арестованных, вздрагивая от ударов пурги. Снежная тропа вела к реке. Вот песчаный голый косогор, выдутый ветрами. Вот прибрежная наледь, черная в потемках. А дальше ледяная равнина, припорошенная снегом. И там, в студеной мгле, оловянное пятно проруби...
