Оленеводы заговорили все враз, прося Сядей-Ига уступить им ягельные места о край лабты. Он самодовольно усмехался, чувствуя, что былая сила снова возвращается к нему. Кто решится столкнуть Сядей-Ига с оленьей ягельной тропы? Никто. Вот он прикажет своим пастухам пустить лаек, и они отгонят тощие стада малооленных к болотистой стороне лабты. И даже Тирсяда ныне не поможет им: бумаги-то у неё пустые, нет в них силы, ведь на Печоре теперь ин-тер-вен-ция...
— Ин-тер-вен-ция, — произнес, разделяя слога, Сядей-Иг и посмотрел на оленеводов строгим глазом. — Отойди, Ванукан, нечего хныкать. Сказал: моя ягельная земля — так и будет.
Малооленные переминались с ноги на ногу. Что с ним будешь делать? Силен многооленщик! Видать, верно по-старому жизнь пошла. Не зря же говорит Сядей-Иг новое мудреное слово.
В это время из-за кустарников вынырнула оленья упряжка. Все увидели, что приехал шаман Холиманко. Срывая сосульки с редких усов, он приковылял к толпе ненцев.
— Ань здорово-те! Хорошей вам погоды. О чём слово идет?
— Твое слово послушаем, Холиманко. Пусть через тебя Нум скажет нам, чья правда, — заговорили оленеводы.
Шаман быстрым глазом окинул всех, соображая, что тут происходит. Сядей-Иг стоит на тропе, молчит, посматривает на шамана. Малооленные топчутся около... У шамана глаз меткий, нюх собачий, ум хитрый. Он сразу понял, в чём дело. Достал из саней пеструю шаманью одежду, пузатый бубен, закружился, гримасничая и взвизгивая. Оленеводы молча смотрели на эту молитвенную пляску. Неистовые выкрики тадибея, его завывания под грохот бубна, его невероятные кривляния производили впечатление. Людям казалось, и впрямь какая-то священная сила вселяется в шамана во время камланья. Простой человек так не может. Это тадибей с самим Нумом, главным божеством, разговаривает. Что-то скажет им Нум? Неужели он обречет их оленей на бескормицу? Неужели он велит уступить ягельники Сядей-Игу?
Прыгая, Холиманко изредка взглядывал в сторону Сядей-Ига. Тот стоял, подобно истукану, не шелохнувшись. На жирных губах застыла чуть заметная усмешка. Перехватив взгляд Холиманки, оленщик чуть заметно кивнул головой. Старайся, Холиманко, ты знаешь своё дело.
Шаман выбился из сил. Голос его стал хриплым. Лицо побледнело. Руки и ноги как-то странно задергались. Вдруг он захрипел и свалился на снег. Изо рта показалась пена.
Настала тишина. Ненцы стояли, не шевелясь.
Шаман долго глядел, не мигая, куда-то вверх. На Нума, наверно. Потом заговорил странным голосом, глухим, словно он шел из живота.
