— Давно уже, с осени.
— Да, — сказал я и машинально потрогал свою верхнюю губу, но сейчас же отдернул руку, чтобы Петька не заметил и не подумал, будто я очень завидую.
Но он заметил и внимательно осмотрел мое лицо.
— Синяк у тебя под глазом. Вот такой…
Он показал свой кулак, но, устыдившись, спрятал его за спину. После чего он помог мне стряхнуть снег. Глядя со стороны, нас можно было принять за людей, которым не повезло в схватке с их общим врагом.
По сути дела так оно и было: мы оба пострадали от одного и того же врага мужской дружбы — от любви. Но мне досталось больше и не совсем заслуженно, потому что никогда я не был убежден, что по-настоящему люблю Соню. Она сказала: «Налетела на любовь, как на пень», а кто этот пень? Конечно, уж не я, а скорей всего Петька, и нечего мне путаться у него под ногами. Да здравствует мужская дружба!
Осторожно поглаживая свой расцветающий нос, Петька сказал:
— Придется соврать, что на нас напали.
— Идет, — согласился я. — Трое или лучше четверо: ты вон какой здоровый.
7
Утром в школе мы так и сказали: налетели на нас четверо. Кто? В темноте разве разберешь? Здоровые парни, вон как они нас разделали. Ну, ясно, и мы постарались, одного, кажется, без сознания уволокли. А вообще-то мы не очень стремились вдаваться в подробности. Достоверность, если она выдумана, и особенно двумя соучастниками, всегда подводит. Так мы и сказали, но так нам и поверили…
Увидев Петькину гулю и мой подглазник, Соня прошептала:
— Два идиота. — И официально сообщила: — Ларек вызывает вас после уроков.
Ларек, сейчас он — секретарь железнодорожного комитета комсомола, которому подчинялась наша ячейка.
— Вызывает? Зачем? — невинно спросил я.
Соня выразительно постучала пальцем по лбу и ушла, оставив нас томиться в тоскливом ожидании.
Влюбленно глядя на дверь, за которой она скрылась, Петька спросил:
— Что-то притихла она сегодня? С чего бы это?
— Не знаю, — отмахнулся я, — собирается с силами. Ты лучше подумай, что Короткову говорить будем.
Петька ударил кулаком по стене:
— Скажу все как есть…
И с отчаянным присвистом вздохнул.
После уроков мы отправились к Короткову, чтобы получить по заслугам, если не выгорит наша выдумка насчет ночного нападения. Мы почти были уверены, что Короткова нам не обмануть, да что-то у нас и не было желания обманывать. Ведь мы сами выбрали его своим учителем жизни, и не только на собрании, где мы голосовали за него, но и в душе. Учителю, которого ты сам выбрал, всегда доверяешь неизмеримо больше, чем тому, которого назначила тебе судьба в лице ОНО — отдела народного образования. Обмануть такого — все равно что обмануть самого себя. Поэтому Петькина решимость сказать «все как есть» вообще-то не вызвала возражений, если бы не одно условие. Вот об этом мы и говорили, перебираясь через рельсовые пути.
