Когда развеселая компания расходилась и разъезжалась по домам, Дуров пригласил литератора навестить его в Воронеже.
– Серьезно, приезжай, милочка, – сказал. – Скучать не будешь… Поймешь, что же это за явление, именуемое Анатолием Дуровым. Без шуток, чудеса увидишь!
Б. Б. благодарил, обещал приехать обязательно.
Рано утром он проснулся с тяжелой головой. После ресторанных излишеств он всегда просыпался рано: изжога и угрызения совести решительно обрывали его сон. Кроме всего, еще и супруга была – заспанная, в папильотках, в теплых шлепанцах на босу ногу. Она сердито выговаривала страдающему мужу, тарахтела про его позднее возвращение и испорченную манишку.
Сперва тот ничего не понимал: какая манишка? В голове кружились матовые электрические шары и стоял гулкий шум морского прибоя, словно к каждому уху были прижаты здоровенные раковины фасциолярии. Но помянутая манишка заставила все-таки припомнить вчерашний вечер, непутевый загул, брудершафт, поцелуи, пахнущие острыми соусами, и обещание приехать в гости к Дурову – куда? Позвольте, позвольте… Ах, боже ж ты мой! В Воронеж!
В течение дня Б. Б. жадно глотал зельтерскую воду и сочинял фельетон для «Биржевых ведомостей». Работалось трудно, вяло. Он охал, хватался за голову, с отвращением отбрасывал перо: зеленые ализариновые чернила неприятно, болезненно резали глаза, бумага была в частую синюю клеточку и это тоже почему-то раздражало. Он прилег на диван, закрыл глаза. «Воронеж… Воронеж… – вертелось в голове. – А где он, этот самый Воронеж? И что он такое – Воронеж?» В свое время Б. Б. исключили из пятого класса частной гимназии; сведения из географии у него были самые ничтожные. Он знал одно, что это довольно далеко от Петербурга и едва ли имеет смысл туда ехать: ну, настрочит статейку, ну «Биржевка» или «Новое время» тиснут ее – и что же? Едва ли гонорар покроет расходы на дорогу – билеты и прочее… Кроме того, братья литераторы (ох, эти братья!) примутся, пожалуй, злословить, что он поступил на службу к рекламе, продал перо цирковому клоуну… Нет, нет, он, Б. Б., конечно, выше подобной мелочи. Святое искусство… высокие идеалы… глаголом жечь сердца людей… Его клонило ко сну, и он уже блаженно, сладко проваливался в ласковую ватную бездну… Но —
– Обедать иди! – позвала жена.
И с обещаньем приехать в какой-то Воронеж было покончено раз и навсегда. «Мало чего спьяну не наобещаешь», – рассудил Б. Б. – и успокоился.
И забыл про веселый вечер, про брудершафт и даже про самого Дурова.
