Мы болтали, смеялись, вполголоса пели, и хотя у меня на душе кошки скребли (было жаль Августину, Ренату, друзей, Москву), но я старалась никому не портить настроения и не показывать своей грусти. В общем-то, было славно. Как вдруг появился Мефистофель в образе высокого, жилистого и мрачного парня в парусиновых штанах и тельняшке. Харитон Чугунов, боцман с краболовного судна. Он мне не понравился с первого взгляда. Я была крайне удивлена, когда одна из студенток шепнула мне: «Какой красивый парень!» Вот уж поистине бывают странные вкусы. Может, он и был красив когда-то, 394
но теперь это был диковатый, взъерошенный, озлобленный человек.
В нем чувствовалась какая-то гнетущая сила. Тяжелый, недобрый взгляд серовато-черных глаз, густые черные брови, кудрявые темно-русые волосы, смуглая, как у индусов, кожа. Был он непонятен и непрост и, без сомнения, мог быть страшен.
Поезд мчался сквозь тайгу и горы, вагоны раскачивались, содрогаясь на стыках рельсов, а рядом со мной, ни на метр не отступая, неслась наша квартирка на Комсомольском проспекте, где одинокая Августина ходила из угла в угол.
Жестоко поступила я, оставив ее одну, но я должна была увидеть океан, иначе жизнь моя была бы убогой и ограниченной. Ведь когда и путешествовать, если не в юности. Отец пропустил свой час, и неудовлетворенность сжигала его, как жажда, всю его жизнь.
Кроме того, Августина была еще молода, оставшись без меня, может, скорее найдет она тропу к людям. А на Камчатке жил единственный мой родственник, очень-очень старый. Родной дядя отца. Я должна повидать его, пока он не уйдет навсегда.
Разумом я понимала, что правильно делаю, отправляясь на Камчатку, но сердце у меня болело и ныло, и тем сильнее, чем меня дальше уносило от моей родной Москвы.
А в вагоне что-то было уже не так.
Харитон принес заигранную, засаленную колоду и вместе со студентами засел за карты. У них не хватало одного партнера, и они настойчиво приглашали меня. Я спокойно объяснила, что терпеть не могу карт. Еще более я не терпела картежников! И надо же, этот неприятный парень оказался из Баклан, куда я ехала работать! Кончились разговоры, смех, они играли все дни и вечера напролет.
Когда научный работник сошел в Новосибирске, Харитон, к великому неудовольствию нашего купе, перебрался на его полку.
Славные старички пробовали протестовать, ссылаясь на духоту и сердце, но ничего из этого не вышло. Полка была верхняя, как и моя, свою нижнюю, в другом купе, Харитон благородно уступил женщине с ребенком.
