— Где я…? — спросил он едва слышно.
— Тихо, тихо, успокойся. Ты очень сильно болел.
Когда она наклонилась вперед и поднесла к его губам костяную ложку, он увидел, что перед ним совсем старуха. Длинная белоснежная коса лежала на её плече, и всё, что было видно поверх вышитой вуали — изъеденное морщинами старческое лицо.
Прохладная ключевая вода потекла по его пересохшему языку, и он с жадностью сделал глоток, хоть она обжигала его, как огонь. Он попросил ещё.
От блеклых голубых глаз над вуалью побежали лучики морщинок, выдавая невидимую улыбку старухи:
— Ну давай, ещё немного. Только не спеши. Мы не думали, что ты выживешь, сынок.
— Кто мы? — спросил он, сделав очередной глоток.
Она лишь слегка покачала головой, вновь поднося питье.
— Моя сестра, — он сделал новую попытку, полагая, что она могла плохо слышать его: — Я думал…
— Азриэль, не так ли? Ты называл её имя не раз. Это твоя сестра?
— Она здесь?
Аромат духов ему не приснился. Он всё ещё ощущал его.
— Нет, и радуйся этому, — ответила она, помотав головой.
— Что? Прошу Вас, скажите мне, где я, — взмолился Серегил.
— В доме нашего хозяина, где же ещё.
Её скрюченные пальцы взметнулись к серебряному ожерелью на морщинистой шее. Тогда Серегил заметил застарелую круглую метку на ее предплечье.
— Так Вы рабыня?
— Конечно. Так же, как и ты.
Она протянула руку и коснулась какого-то предмета, охватывавшего кольцом его горло.
— Что это? — насторожился он, хотя и сам уже почти все понял.
— Твой ошейник, сынок. Теперь ты такой же раб, как и остальные в этом доме. Хотя, увидев размер следа от драконьего укуса, я очень удивилась, что ты очутился здесь. Возможно, счастье покинуло тебя, а?
Она медленно поднялась и направилась прочь от кровати:
— Теперь отдыхай. Скоро я вернусь и принесу тебе что-нибудь поесть.
— Нет, погодите. Прошу Вас!
Ответом ему был тихий звук затворяющейся двери.
Подавленный и сбитый с толку, он беспомощно посмотрел на темный полог кровати. Ему следовало собраться с мыслями, да поскорее!
Но это оказалось так трудно. Он чувствовал себя совершенно разбитым и одурманенным лекарствами. Даже от простых попыток сосредоточиться, он дышал так, будто поднимался в гору, а не валялся на спине, как король.
Она сказала, что он был при смерти: что ж, это вполне ощущалось. Всё его тело болело, и особенно сильную, пульсирующую боль он испытывал в нижней части правого предплечья, и внизу левой икры, где те касались простыней.
Простыни? Его спутанное сознание шло своими собственными путями. Он согнул пальцы одной руки, нащупав шелковистую ткань и податливую мягкость матраца. Когда это рабам стелили такие постели? Или та женщина под вуалью — высокопоставленная особа? И он чего-то не понимал?
