— Но при чем тут его согласие? Уж отчество-то, слава Богу, мы сами…
— Да, слава Богу. Сами. Только мы очень гордые были. Мы оскорбились, что нас заподозрили, хотя сами давали повод.
— Какой повод?
— А такой.
— Кажется, звонят.
— Легка на помине, намолилась, накаялась. Леночка, голубушка, попей чайку. Устала?
— Как Варя?
— Сарра Израилевна уверяет, что скоро поправится.
— Правда?
— Да, Лена, положение стабилизировалось.
Мать зашла в комнату. Варя отчетливо видела ее силуэт, но в полумраке комнаты не могла разглядеть выражения лица. Мать опустилась на колени и показалась ей похожей на нахохлившуюся птицу с острым клювом. Варя протянула руку и стала гладить маму-профессора по ученой голове, трогала ее осунувшееся, бледное лицо, рисуя, как в детстве, буквы на щеках, которые мама должна была угадывать; из этих букв складывались слова и предложения, с их помощью она рассказывала, жаловалась и просила прощения и совета, точно боясь произносить слова вслух и все сказать можно было лишь касанием пальцев, и не заметила, как провалилась в сон. Но этот сон отличался от тех, что видела она прежде. В нем не было кошмара, который преследовал ее в пустом ночном лесу с обгоревшими деревьями. Она снова шла по лесной дороге между двумя озерами, а потом перенеслась на южный мыс вытянутого острова, где сидела и плакала девичьими и женскими слезами. Она смотрела на воду и прозревала сквозь ее толщу и толщу земли страну, что ей часто снилась в детских снах, город со статуей Богородицы на холме, снежные горы у близкого горизонта, сады, трущобы, парки и мутную реку. Она снова видела высокого худощавого человека с мягкой бородкой, которую ей так нравилось трогать, он что-то говорил на незнакомом языке, и она не слышала, как Елена Викторовна читала перед иконами вечернее правило и канон, а потом еще долго кланялась и перешептывалась со строгими ликами.
Когда женщина вышла на кухню, докторша еще не ушла.
— Вы уж извините, Леночка, засиделась я, а у вас дела.
— Какие там дела! — махнула рукой профессорша. — Одно только дело и осталось.
— Да, детки, детки, — вздохнула ей в тон Сарра Израилевна. — Я со своими тоже мучилась. Не знаешь, с кем легче, с дочками или с сыновьями. За всех душа болит, а моим еще, сами знаете, как приходилось трудно. А вот поди же, растила-растила и осталась на старости лет одна.
— Разве они вас к себе не зовут? — спросила красная барыня с толикой материнской ревности.
— Все время звонят. Говорят, у вас все катится в тартарары, приезжай скорее.
