Так изо дня в день я узнавал от него все больше полезного, но и я не сидел да слушал молча все, что он мне говорил. Слушать-то я слушал во все уши, но и у меня являлись свои собственные мысли, и чаще всего они ему нравились.
Всякий раз, когда его спрашивали, пишет ли он сейчас что-нибудь, он говорил, что не пишет; когда его спрашивали почему, он отвечал, что не может, потому что носит военную форму, – он подождет, пока война кончится; вот уж тогда хватит времени и на писание. А когда его спрашивали, не собирается ли он написать о войне или об армии, он говорил:
– Ради Бога, не задавайте глупых вопросов. Я не журналист, я поэт. Я пишу обо всем.
И люди не знали, как это принять, потому что весь свет только и говорил что об американских писателях и газетчиках, которые пишут книги о войне. Не было американского газетчика в Лондоне, который не выпустил хотя бы одной книги о войне. Многие из них напечатали по две и по три, а вот этот чудак писатель ждет, когда война кончится.
Он говорил, что ждет, пока кончится вся эта истерика, и тогда он сможет приняться за работу с того самого места, на котором его прервали. Он говорил:
– Самый истеричный народ в мире – это американцы, ужасно наивный и легко возбудимый. Чем спокойнее они с виду, тем нервознее на самом деле.
Глава 50
Писатель решает проблему, как поступить с немецким народом
Вскоре начались новые литературные события. Стали устраивать литературные конференции при участии офицеров высшего ранга. Мы с писателем всегда приезжали, и я слушал все, что там говорилось. Писатель был совершенно прав: внешне спокойные, все эти люди ужасно нервничали.
Первая встреча состоялась за обедом, который сопровождался неофициальным обменом мнений. Мы с писателем были единственными рядовыми среди присутствующих. Остальную компанию составляли старшие офицеры, начиная с капитанов и кончая полковниками, и множество штатских, иные из которых были гораздо моложе нашего писателя – окопавшиеся в тылу молодчики, на казенных хлебах и с большими деньгами, которым и делать– то было нечего, как только есть да болтать языком. Мне совсем не хотелось ходить на такие собрания, но писатель сказал, что я обязан сопровождать его всюду, где он должен бывать по службе. Это мой долг перед ним, говорил он. Вся эта музыка чересчур утомительна для одного человека.
Так вот на этом первом собрании все наелись до отвала, потом появились бутылки и началась выпивка. Атмосфера была приятная, полная неподдельной сердечности. Молодой штатский, руководивший совещанием от имени английского правительства, поставил на обсуждение следующий вопрос: «Как быть с Германией после войны?»
