На счастье, дорожка в лесу оказалась пуста (за все время погони никто не попался навстречу). Я знала, что Александр где-то рядом – до меня долетал треск веток и шелест рассекаемой листвы в стороне от тропинки. Но я никого не видела – только раз или два мне померещилась мелькнувшая в просвете между кустами тень.
Старший куркуль (какое подходящее слово – целый мешок куриц) начал отставать. Когда стало ясно, что ему уже не сократить разрыва, он махнул рукой и вышел из гонки. Его сын держал хорошую скорость еще около километра, а затем сильно сбавил. Я перешла на неспешную трусцу, и мы пробежали еще метров пятьсот. Затем мой преследователь стал задыхаться, и вскоре у него совсем не осталось сил для бега – похоже, он был курильщиком. Остановившись, он уперся руками в колени, выпучил на меня темные глаза и сразу напомнил мне покойного сикха из «Националя». Но я подавила личные чувства – здесь они были неуместны.
Если бы моей задачей было оторваться, на этом погоня завершилась бы (вот так чудесное уходит из человеческой жизни). Но у меня была другая цель – охота. Я остановилась. Между нами осталось не больше двадцати метров.
Я уже говорила: если лиса отпускает курочку, максимум через минуту все супрафизические изменения исчезают. Естественно, бежать быстрее человека лиса уже не может. Поэтому маневр, который я решила проделать, был рискованным – но меня подстегивало сознание, что за мной следит Александр. Я отпустила курочку. Та сделала несколько неуверенных шагов по асфальту и остановилась (во время погони они входят в своеобразный транс и ведут себя заторможенно). Сосчитав до десяти, я снова подхватила ее и прижала к груди.
Такого издевательства мой преследователь не вынес – собрав все силы, он вновь рванулся за мной, и мы пробежали еще метров триста в очень достойном темпе. Я была счастлива – охота, несомненно, удалась.
И тут случилась неожиданность. Когда мы пробегали мимо развилки, деревья возле которой были помечены синими и красными стрелками (вероятно, для лыжников – хотя не знаю, что подумал бы Александр), я услышала, как мой преследователь закричал:
– Сюда! Помогите!
Оглянувшись, я увидела, как он кому-то машет. А затем с боковой дорожки, которую мы только что миновали, выехали два конных милиционера.
Не знаю, как передать ужас и величие этой минуты. У Пушкина есть нечто подобное в «Медном всаднике», но там был один всадник, а тут их было двое. Как в замедленной съемке из страшного сна, они развернулись, нацелились на меня четырьмя мордами – двумя милицейскими и двумя лошадиными – и понеслись следом.
