Йитрий-туре сам заговорил с Маманом, как только тот попался ему на глаза на крепостном плацу:
Так это ты прибрал к рукам первого русского императора? Сарь Пётыр твой сарь?
Маман растерянно улыбался, не зная, как спросить: он это или не он?
Нет, нет, — сказал Митрий-туре, — то был прапорщик Муравин, геодезист. А я Гладышев.
— Кто такой гед…зис?
— Человек, который измеряет землю.
— Пушкой?
— Чем, чем? — спросил Гладышев, откровенно озадаченный, потом догадплся, что за пушка, и рассмеялся. — Нет, пушкой мы, военные. Например, я.
Маман с сомненьем покачал головой. Гладышев присмотрелся к нему, словно разгадывая, что значит его сомненье, и добавил:
— По сути у нас общие дела. За нами обоими, коли об том разговор, числится одна заслуга… Мы вместе, я и Муравин, дважды ходили в Хиву и открыли древний город Жанакент. Вернее сказать — руины. Маман удивился.
— Это всем известно. Что значит — открыли?
— Открыли — значит доказательно поведали об этом миру. Вот и стало всем известно. Казахи, например, считают, что жители из сего города были изгнаны некогда змеями…
(Несколько лет спусти открытие Гладышева и Муравина и другие подобные дела увековечит в своей книге первый русский член-корреспондент императорской Академии наук Петр Иванович Рычков, позднее прозванный оренбургским Ломоносовым; в молодости он служил в Оренбургской экспедиции под начальством Ивана Кириллова и Василия Татищева, питомцев Петра. Рычкова читал и цитировал Пушкин…)
— Я знал, что вы не такой военный, — сказал Маман. — Вы из тех, который хитрей.
— Час от часу не легче. Откуда ты взял?
— Сказали…
— Неужели Муравин? Не может быть.
— Сказал верный человек, Бородин-ага. Гладышев поднял брови.
— Вот как? Бородин-а г а? Этим все сказано. Из пленных, конечно? Это уж не тот ли купчина, который в одиночку собрался в Индию? Видеть — не имел чести, слыхал в Оренбурге… Шалая голова! Длинный язык! Человек без узды…
Толмач замялся было, и Гладышев строго заметил ему:
— Переводи все как есть.
— Нет, не ша-лай… Он дети сарь Пётыр, — сказал Маман по-русски.
Гладышев с улыбкой коснулся своих густых коротких усов.
— Браво, сударь мой… браво! Теперь мне нет нужды спрашивать, кто отпустил пленных. И что же тебе за это было? Я вижу, ты в чести…
— Хотели побить камнями.
— Полный резон! Так я и полагал. Дикость библейская.
Маман опять покачал головой, не соглашаясь:
— Такой закон. У вас тоже так.
— Боже упаси! Азиатчина…
— А Бородин-ага говорил: один старый солдат ударил жузбасы… Его побили. Неправда? Гладышев тяжело вздохнул.
