Заметив погоню, они остановились, словно бы любопытствуя, кто же их преследует. Лица у обоих, однако, в масках из черной кожи. И черные на плечах овчины. И сабли на боку тоже с черными рукоятками, в черных ножнах. И кони вороные… Напоминали эти двое обгорелые после грозы деревья на цветущем лугу.
Увидев, кто их настиг, двое на вороных переглянулись, сверкнув черными глазами и белыми зубами, словно желая сказать: всадники — ни то ни се, ни рыба ни мясо. А вот кони, серый и черный гунаны, — ничего себе, есть на что посмотреть.
— Эй… серый… у тебя рысак или иноходец? — спросил один из двоих, неотличимый от другого, как близнец.
— Мой конь летает по одному моему слову, — ответил Маман. — Скажу слово — взлетит.
— Не шути, мальчик! Вот ты живой, а вот и покойник.
— Я тебе не мальчик… Пока я живой, верну скот! Черные расхохотались.
— Значит, тебе жить прискучило. Ты за кого же нас считаешь?
— Вы были бы людьми… да вон у вас на щеках… уже просвечивают… клейма за разбой… которыми вас дьявол пометит в преисподней!
Черные оба судорожно схватились за щеки, покрытые масками. И свирепо оскалились на Мамана.
— Ты кто такой? Уши отрежем… А ну, поворачивай коней! Стой… Ты случаем не Маман?
— Он самый, — сказал Аманлык.
Черные опять переглянулись уже без ухмылок, но все еще хорохорясь.
— Говорят, ты можешь задавить своим словом… А двоих можешь? А ну-ка задави… — сказал один, подъехав вплотную.
— Маман-ага, — проговорил Аманлык с озорным и яростным придыханьем, — и я прошу: дайте им жару, покажите им!
Оба черных, словно связанные друг с другом, разом подняли своих вороных на дыбы, отскакивая прочь.
— Стой… обожди… Вам что, нужны коровы? Возьмите каждый по две головы, гоните домой. Мы не такие жадные, как ваши пастухи. Того чудака связали, потому что гонялся за нами, как баба, со слезами. Плакал, рыдал, души нам повыворачивал. Берите и на его долю две головы…
— У того чудака, — сказал Маман, — слеза огненная.
Черные презрительно скривили рты.
— Вот это слово! А мы и не приметили. Я его одной левой связал.
— На твоей левой, — сказал Маман, — кровь из расквашенного носа. А упала бы слеза, прожгла бы насквозь, потому что у хана слеза — вонючая моча, у пастуха — раскаленное железо. Из пастушьих слез — наше Аральское море!
Двое на вороных помолчали, уставясь на Мамана блестящими черными глазами, и вдруг резко повернули своих коней и, нахлестывая их нагайками, ускакали.
— Эй, эй, неужто проняло? — крикнул вдогонку Аманлык.
