— Будет исполнено, господин фельдполицайсекретарь! Я просил бы вашего разрешения взять с собой Карла Диля. Он мастер быстрых допросов и мог бы быть мне полезен.
— Карл Диль заступает сегодня дежурить по команде. А с вами поедет Рудольф Монцарт и Алекс. Кроме того, по моему распоряжению начальник русской вспомогательной полиции выделит для вас шесть полицейских. Этого вполне достаточно.
— Слушаюсь, господин фельдполицайсекретарь!
Рунцхаймер с улыбкой посмотрел на тонкий, с горбинкой, нос Вальтера Митке, на его рыжеватые усики а-ля Гитлер, на длинные, почти по самые скулы, бакенбарды и подумал: «Этот хлыщ должен нравиться женщинам. Впрочем, бакенбарды нынче не в моде».
— Можете идти. Желаю успеха, — благосклонно сказал он и подумал, что точно такие же усики носит и полицайкомиссар Майснер.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Рунцхаймера. Он вспомнил о предстоящем совещании, о длинных проповедях шефа и, выпроводив Вальтера Митке, начал собираться в дорогу.
Из окна своей комнаты Дубровский видел, как Рунцхаймер вышел к машине, как шофер услужливо распахнул перед ним дверцу «мерседеса». А через минуту взревел мотор — и автомобиль медленно выехал за ворота.
Чтобы не попадаться на глаза следователям ГФП, которые в самый последний момент могли прихватить его с собой на одну из ночных операций по аресту советских патриотов, Дубровский решил не выходить из комнаты. Он разложил перед собой отпечатанные на машинке статьи для местной газеты, переданные ему Рунцхаймером. Если кто-нибудь из следователей зайдет и попросит его поехать с ним, он сошлется на срочное задание шефа.
Прошло не менее двух часов, пока оба крытых брезентом грузовика, находившиеся в распоряжении ГФП, выехали со двора. Теперь, кроме дежурного унтер-офицера и нескольких солдат охраны, на территории внешней команды никого не осталось. Дубровский собрал со стола разложенные бумаги, надел поверх френча ремень, на котором висела кобура с пистолетом, и отправился в город.
Алевтина встретила его приветливо. Не скрывая радости, рассказала, что достала пачку настоящего чая и собирается угостить его домашним вареньем, которое сохранилось еще с довоенных времен.
Когда мать Алевтины ушла на кухню, Дубровский сказал:
— Аля, у меня к тебе огромная просьба. И ты обязательно должна ее выполнить.
Алевтина вскинула брови, ее длинные ресницы взлетели вверх, в глазах появился лукавый огонек.
— Интересно, какую это просьбу я обязана выполнить?
