Глава седьмая. Жизнь после смерти
Имена
Мы уже говорили о том, что многое в этой истории объясняется разницей между «ты» и «вы».
Надежде Яковлевне тоже пришлось эту разницу почувствовать.
Неприятно узнать, что не только она, но еще одна женщина была его «ты».
В ее мемуарах ничего нет об этом унижении, но зато определено значение «ты».
«Для своего осуществления «я» нуждается, - писала она, - в двух элементах: в «мы» и, в случае удачи, в «ты». И еще, о своем покойном муже: он «был моим «ты»».
А во «Второй книге» вдова поэта рассказала: не порви тогда муж с Ольгой Ваксель, она бы ушла к Татлину.
Прямо художника она не назвала, ограничившись аббревиатурой «Т».
Так она ответила на вопрос, почему осталась с Мандельштамом.
«Т» это совсем не то же, что «ты». Скорее, знак отчуждения, вроде упомянутой «гражданки В».
Кстати, ее соперница тоже знала о скрытых возможностях прямого обращения.
Есть такая детская игра: «Черное и белое не называйте, «да» и «нет» не говорите». Кажется, всем и без того ясно, о ком речь, но Лютик продолжает свои уточнения:
«Около этого времени я снова встретилась с одним поэтом и переводчиком, жившим в доме Макса Волошина в те два года, когда я там была. Современник Ахматовой и Блока из группы акмеистов, женившись на прозаической художнице, он почти перестал писать стихи…»
Очень уж не хочется Лютику лишний раз произносить имя своего знакомого!
Уже упоминалось о том, что между формой обращения и последующими событиями для Мандельштама существовала связь. Можно даже говорить о его своеобразной «философии имени». Для поэта имя было не данностью, но возможностью. Бывало, примерив обращение «ты», он чувствовал ошибку и вновь возвращался к «вы».
«Обязательно ему хотелось, - рассказывала М. Петровых, - чтобы я ему сказала «ты». Я отнекивалась, потому что мне было как-то дико сказать «ты». Но Осип Эмильевич был очень настойчив. И, устав от уговоров, я наконец сказала: «Ну, ТЫ!». Он, потрясенный, отшатнулся и в ужасе воскликнул: «Нет, нет! Не надо! Я не думал, что это может звучать так страшно»».
Мандельштаму действительно было страшно. Перемена имени связывалась для него с тем или иным вариантом судьбы.
А вот пример еще более удивительный.
Оказывается, и на краю света, в треклятом лагере на Второй речке, поэт не забывал о различии между «ты» и «вы».
Друг по несчастью, Юрий Илларионович Моисеенко, рассказывал об этом так:
