`Значит, Ричард жить будет', - сделал вывод Кирилл.
— Лютовать он будет, себя не чуя, а тебе да ей в ответе быть.
— Как это, бабушка? Анжина, она же… — и слов нет. Как скажешь — мертва? Язык отсохнет.
— Померла? А кто сказал, что померла? Разве ж Боги умирают?
— Она человек.
— Иной человек, превыше Богов встать сподобится, да не каждный удержится. Иным блазнится тепло местечко, а не дается. А иным и не надобно, а для него рожены.
`Ох, и витиевата бабулька', - вздохнул Шерби.
— А ты меня шибче слухай, ежели б не она, что род наш бережила, ежели б не ты пришел, а Стынь — слова б не молвила. Хлебнешь ты аще лиха, ежели полезешь — с Мораной-то шутки плохи. А и выбор небогат: тебе токмо и дадено дело-то поправить.
— Какое дело, как? — нахмурился, ничего не понимая.
— А по чести живи как жил. Светел ты да чист, вота свет к свету-то и притянется, да хмарь наведенную разведет. Морок сымет. А коль черной злобе уступишь, Морана-то через то, душу твою и вынет.
— Простите, бабушка, не понимаю я, о чем вы.
— А не время, вота и не мерекаешь. Погодь чуток, оно и откроется. Завтрева в путь тронетесь, так Халену не берите — не ваша она.
Кирилл вздохнул: поговорили…
— Я про Анжи… Халену спросить хотел: как она погибла?
— Боги забрали.
Ясно. Новость.
— Дома она, в небесном тереме Грома поджидает.
— Угу. Но они не встретятся.
— Отчего ж? Дай срок.
Мужчина потер затылок: голова заболела загадки разгадывать, да клубок из мыслей, что бабулька накрутила, разматывать. Извилина за извилину уже заходит.
— Спасибо, — поднялся. — Пойду.
— Иди. Свидимся аще, — усмехнулась беззубо.
Это вряд ли, — покосился на нее, но промолчал.
Кирилл шел в лагерь, поглядывая по сторонам — тишина, безлюдно, такое чувство, что вымерло городище… ели б не парень за спиной, картину не портил.
— Ну, что ты ходишь за мной? — развернулся к нему.
Молчит, смотрит, а в глазах и испуг и решимость — дикарь-дикарем. Шерби пугнуть его решил, пошел на него, но тот даже шага в сторону не сделал.
— Ты побратимом был, да? — остановился перед ним. — А что ж ты побратим сестру свою бросил?
— Своих упредить должон был, — голос глухой, зябкий.
— А-а, упредил? — разозлился мужчина. — Ты-то жив бугай, а она?!
— А ты меня не позорь, не за что! — расправил плечи, исподлобья в глаза Кирилла уставился. — Она б не хаяла.
— Она? — отвернулся, злость теряя, посмотрел с тоской в сторону холма, где тело Анжины лежало. — Она — нет, — согласился. — Ей всегда было легче самой погибнуть, чем близкого потерять.
