Девочка смотрела на приближающуюся женщину как на мираж и мать таким же взглядом на нее глядела.
Даже когда Стася застыла перед ними — не шелохнулись.
Худо.
Русанова присела перед ними, девочку по спутанным кудряшкам погладила. Та исподлобья на нее уставилась, насторожившись — что ждать от богато одетой госпожи? И видно хорошего не ждала, да и сил не было ни сказать что, ни спросить.
Стася молча мешок развязала, лепешку достала и, разломив, девочке подала. У той в глазенках вспыхнуло, потянулась недоверчиво, в любую минуту по руке получить готовая. Рука худая, грязная, трясется. Стасю перевернуло от жалости — вложила в ладонь хлеб.
— Кушай.
— Благодарствуйте, — прошелестело — мать за дитя обласканное благодарила. Русанова ей остатки лепешки отдала. Но она есть не стала, хотя видно было — не в моготу как хочет. И девочка кусок жадно в рот запихала, а остальное матери втихаря сует. Та отталкивает — кушай дитятко, мне не надобно.
— Идти сможете? — спросила Стася. Женщина от ствола отлипла с печалью и мольбой на нее уставилась:
— Не гони госпожа…
— Не гоню, в деревню зову, в дом.
Женщина минут пять соображала и встрепенулась:
— Я отслужу, я много что могу. Кухарим справно, и за хозяйством присмотреть, и на поле поработать, и… что скажете, госпожа, что надобно сроблю.
— Тихо, — приложила палец к губам Стася. — Пошли.
Мешки за плечи закинула, девочку на руки взяла. Та легкая как пух, да дичливая — испугалась, на мать оборачивается, руки несмело к ней тянет, а женщина головой качает — сиди смирно! Ясно на что надеется — не сама с сыном выживет, так хоть доченька. Хоть она пристроена, да авось, накормлена будет.
— Она крепкая, Любашей кличут. Проворная и смышленая, госпожа. Доброй служанкой вам будет…
— Оставь. Силы на разговор не трать.
— Мама, — всхлипнула девочка, а плакать-то сил нет, оттолкнуть госпожу, вырваться — смелости не хватает. Позвала бы родительница, может и кинулась к ней, а та наоборот головой качает — сиди смирно! Как ослушаться?
— Тише, малышка, с мамой тебя не разлучат, — успокоила ее Стася. — Вместе жить станете. Помогать-то ей будешь?
Девочка ресницами хлопая на нее уставилась, и веря, и не веря. Дитя, а уже жизнью потрепано так, что от детства наивного да беззаботного ничего в глазах не осталось, и лицо серьезное как у взрослого. Хлебнула видно лиха.
— Верь, я тебя не обману, — обняла ее крепко, слезы скрывая. И припала к ней девочка, всхлипнув, доверилась.
Деревня большая недалеко была. Дворов всяких, от самых худых до богатых — на выбор. Какие-то дома кинуты, заколочены — и здесь засуха да недород людей губила, вон из дома гнала.
