А потом зарплату выдали и все чуток повеселели. Лена вообще от счастья прыгать готова была, только сил на это не было. Хотела молока купить на радостях, но подумала и купила картошки, подсолнечного масла, часть денег отложить решила — Сережке и девочкам к Новому году какие-никакие подарки сделать.
Вроде и живи теперь, а ей не ко времени плохо стало, сказалось полуголодное существование. Утром с постели себя поднять не могла, путалась, заговаривалась, простейшее вспомнить не могла, а тут еще почти в конце смены прямо на работе свалилась. Сидела и упала. Очнулась в подсобке у Мирошниченко и та сидит напротив, смотрит головой качает — хмурая. Рядом Ира стоит, тоже как туча грозовая.
А Лена ни ту, ни другую вспомнить не может. Села, ворот кофты оттянула, чтобы не так душно было и взгляд вниз, в попытке вспомнить — кто, что?
Женщины шрамы на грудине ближе к шее увидели, переглянулись. Мирошниченко руки стиснула от жалости, Сироткина рот ладонью прикрыла: Господи ты Боже мой!
— Вот что, ты домой-то сможешь пойти? — спросила у Саниной, качнувшись к ней. Лена наоборот отдвинулась, уставилась на женщину: кто такая?
Ира не выдержала:
— Вы что, Тамара Ивановна? Какой ей сейчас домой одной? Видите же, не в себе она.
Села рядом, за плечи обняла:
— Ты как? Часто это у тебя?
Лена смотрит и понять не может: кто такие?
— Вы… вы кто?
— Ох, ты, — вздохнула Тамара.
— Ты чего? — нахмурилась Ирина. — Не помнишь?
— Должна?
Женщины уставились друг на друга — беда.
— Вот что, — засуетилась начальница. — Чаю сейчас налью, сахара кусочек у меня есть, погуще заварки. Отпоим крепким да сладким.
Лена лицо ладонями оттерла — нет, все равно не помнит ни черта!
Волосами тряхнула — тот же эффект.
— Ты хоть себя помнишь? — спросила Ирина, взгляд такой, что хоть прикуривай.
— А… — и даже слова вспомнить не может.
Женщина руку на пульс ей положила, а там не то что-то. Глянула — шрамы на запястьях. Самой душно стало.
— Я за Лену отработаю, — бросила Мирошниченко. Та отмахнулась:
— Я посижу. Давай в ум сперва введем, а то ж смотреть невозможно.
— Может умыть?
Лена качнулась, поглядывая на Сиротину:
— Кого умыть?
— Тебя, горемыка, — вздохнула. Полотенце взяла у начальницы, вышла. Вернулась Мирошниченко Саниной чай выпоить пытается, а та шарахается и от кружки и от женщины, как полоумная.
Ирина подошла и мокрым краем Лене по лицу провела. Холодное влажное, как кожи коснулось, так словно из воды вынырнуть помогло. Задохнулась на пару секунд и, как щелкнуло, что-то в голове — прояснилось.
