Лена кивала и молчала. Даже если б ее пытать начали, все равно бы не призналась, что в кармане у нее десять копеек. И какие там цены в столовой — ей в ближайшее время без разницы. Но работа нужна. С Домной хорошо было бы работать.
А та наставления давала, как с Тамарой Ивановной разговаривать.
И по дороге утром продолжила. Только пока у проходной Лена ее ждала с пропуском, все забыла. Волновалась сильно.
Мимо военные сновали, на нее поглядывали, и Лена деться, куда не знала.
Домна втянула за барьер, помахав пропуском дежурному:
— Иван Сергеевич, к нам это, новенькая.
И потащила по коридору, впихнула оглядывающую все встречное — поперечное девушку в раздевалку.
Платок скинула, с ног до головы придирчиво осмотрела, кофту поправила. Лена по руке ей шлепнула:
— Что ты, как на смотрины!
— Ладно, пошли, — за руку в соседнюю дверь потащила. А там пульты на столах, девушки, некоторые нарядные, как с картинок модных журналов. Губы накрашены, глаза с подводкой, прически как у певиц.
Лену вовсе свернуло от их вида и взглядов надменных, сжалась и была впихнута в дверь перегородки.
— Здрассте, Тамара Ивановна, — до ушей заулыбалась Домна. — Вот, — Лену выставила и документы ее на стол положила. — Подруга моя.
Санина на Мирошниченко глянула, потупилась — грозной женщина показалась. А та разглядывала — одета скромно, но аккуратно. Кофточка под горло застегнута, а не как у той же Ивановой до самых прелестей расстегнута. И видно — скоромная девушка.
На руки замком на животе сцепленные глянула и, кольнуло — шрамы по душе неприятным прошлись.
Документы изучать принялась. Все на месте, а комсомольского билета нет.
— Комсомолка?
— Я?
— Ну, не я же.
— Аа… ннет.
— Почему?
Лена побледнела, чувствуя себя все больше неуютно:
— Нне знаю.
— Заика?
— Нет, — уставилась на нее, плечами пожав.
— Это она волнуется, — влезла Домна, чуть пихнув подругу: давай чуть бойчее!
— Почему трудовая книжка с сорок шестого года начинается? До этого не работала?
— В эвакуации была. На Урале.
— Но там-то работала?
— Да. В приюте. Воспитателем.
— Почему записи нет?
Лена шею потерла — от волнения душно стало.
— Что молчишь?
— Так Тамарочка Ивановна, с госпиталя она, — ответила за Санину Ласкина и холодного взгляда удостоилась от Мирошниченко. Смолкла, строгость на лицо нацепила.
А Тамара начала кончик карандаша кусать, в раздумьях на девушку поглядывая. Та стояла столбом, в пол смотрела. Жалкое что-то в ней было, что погнать сразу не давало.
