— Пусть пройдет, — кивнул.
Через минуту Саша вошел степенно:
— Можно, товарищ полковник?
Дверь закрыл и хохотнул, руки в брюки сунул:
— Я по поводу дислокации войск в связи с празднованием Нового года! Предложения есть… Ооо! — увидел богатство на столе. В руку взять хотел банку с икрой, удостовериться, что настоящая, но получил шлепок по ладони.
— Руки прочь!… До решающей атаки!
— В смысле, до боя курантов? Идет! Пофартило тебе.
— Ну, — руками развел, улыбнувшись довольно и насмешливо. — Учись, мальччишшка!
— А по морде? — предложил, наивности в глаза напустив, сел и папироску из пачки друга вытянуть хотел, но замер, увидев портрет: Николай и Лена в обнимку.
Улыбка слетела, взгляд расстроенным стал.
— Тогда?
Николай папиросы достал, одну себе, одну ему. Закурил:
— Сорок третий. За месяц до гибели.
Сашка смотрел на снимок, глаз не отрывая и, Николай укол ревности почувствовал. Неуютно от него стало. В руки другу фото подал, а сам к окну отошел, открыл створку, морозного воздуха глотнуть и вон глупости прогнать. Два святых человека у него на этой земле остались — сестра и друг. Не осквернит он их своей грязью, и память о Леночке не запятнает.
У Дроздова в душе что-то дрогнула, потекло, как смола из ранки на сосне, тягучее, солнечное как янтарь и липкое до въедливости. Бередило оно, жгло.
Пальцем силуэт Лены обрисовал и решительно отставил снимок на место, закурил.
— Я с чем пришел-то? — горло прочистил, чтобы сиплость эмоции не выдавала. — Предложение: у тебя праздновать. Валюха твоя все равно подруг позовет.
— Феклу и Галину.
— Вот. К десяти и я подойду. С патефоном.
— Не проблема, — кивнул, повернувшись к Сане.
— Ну, тогда двинулся. Ты во сколько будешь?
— Часов в пять буду дома. Порадую, — кивнул на провиант. — Сдвиг у Валюшки на продуктах, все голода боится. Натерпелась.
— Заметил, — поморщился Дроздов. — Мои — один в один.
— Банку икры матери возьми, пряников отсыпь.
Мужчина отказаться хотел, но подумал и взял. Улыбнулся другу и подмигнул:
— Секретаршу тоже ты отоварил?
— Ты же знаешь, под подушкой в темноте жевать не привык. Все мы люди, и всем несладко.
— Но не каждому поможешь.
— Точно. Но кому-т о можно. Хоть немного порадовать.
— Дело, — подмигнул. — Пошел я. До вечера.
Лена обшарила шкаф — в ящиках газеты за май сорок первого, швейный набор, нож столовый, вилка и две чайных ложки. На полках за стеклом пыльная кастрюля и три тарелки. Внизу за дверцами ватное одеяло и галоши размера сорок пятого, а еще примус, паяльник, отвертка, чернильница с высохшими чернилами и старая, грязная майка.
