— Колька? — он не верил, он лишь еще хотел поверить. Лицо судорогой подернулось, и мужчины крепко обнялись.
— Брат!
— Жив, старичок!
— Мать твою!! — закричали оба, подхватывая друг друга и отрывая от земли.
Дрозд по плечу Санину шарахнул:
— Ну, ты паразит полковник! — оценил звание с широкой улыбкой.
— Как на счет субординации, капитан?! — делано возмутился мужчина, но улыбка цвела как гвоздики на клумбе и выдавала радость.
— Ой, ой, ой, — хохотнул счастливый Александр. Схватил за грудки друга, встряхнул. — А по морде наглой?! Свин ты Колька! Самый настоящий свин! Живой и ни гу-гу! Совесть где?! А сейчас и тебя и Ленку отшлепаю! Пчела, мать ее! Хоть бы весточку дали! Я тут третью субботу воздух пинаю, думать что, не знаю!…
И вдруг стих, заметив как изменилось лицо Николая, улыбка спала и оно в восковую маску превратилось, взгляд больным стал.
И понял, что зря решил, что если Николай пришел, значит, знал, что Саша здесь. А узнать мог только от Лены.
И отступил, головой качнул от догадки: не говори ничего. Не говори!
Взгляд по толпе прошелся, еще надеясь найти в ней Пчелу.
— Нет ее, Саня, — глухо сказал Николай. Сел на бордюр фонтана и закурил, голову с весив.
Вот она радость — сначала до края небес, а потом без парашюта в бездну, вниз.
Сашка не верил, не хотел верить, топтался, еще на что-то надеясь. Он так ждал этой встречи, так уверял себя, что Ленка выживет, не может погибнуть, несправедливо это!….
А справедливость есть вообще?
— Как ты узнал о встрече? — развернулся к другу, уставился как будто винил. — Ты только от Лены узнать мог!
Санин кивнул:
— Встретились. В сорок третьем.
— А сейчас?! — склонился к нему, всеми силами желая, чтобы он разыгрывал его. Паршивая шутка, за такую морду бьют, но он переживет, даже простит старого дружка, только пусть он действительно шутит! И Лена сейчас подойдет! К лотку за мороженным отошла! Прическу поправляет в стороне и похихикивает, глядя на Сашку! Пусть что угодно, только жива, здесь она!…
— И сейчас, — посмотрел на него Санин. — Все там же, в сорок третьем.
Саша осел рядом, оглушило до звона в ушах. Лицо ладонями оттер, замер.
— Она же обещала… Я обещал — выполнил, а она?…
Николай только зубы сжал — нечего сказать. Плевать было фашистам на чьи-то обещания, им на людей в принципе плевать было. "Недочеловеки жить не должны".
Дроздов папиросу у друга забрал, затянулся, мешая горечь в душе с горечью во рту.
— Как? — спросил, немного в себя придя.
