языком: "Доблестные немецкие войска освобождают советские города и села от
большевистского плена! Ваш долг помочь нам в деле освобождения вашей Родины!
Бейте евреев и коммунистов, спасайте свою страну от большевистского ига!" На
другой: "Весь белорусский народ включился в борьбу против красной чумы.
Доблестные войскам Германии с цветами встречают на улицах Белоруссии, Украины,
Прибалтики! Москва добровольно отдала ключи от Кремля! Вступай в национальную
Белорусскую армию, вступай в полицию и наведи порядок! Убей жида и коммуниста!
Прими участие в освободительной войне!" А на третьей был то ли приказ, то ли
угроза: "За укрывательство и оказание помощи солдатам и офицерам Красной армии —
расстрел! За укрывательство и оказание помощи коммунистам, полит работникам,
красным агитаторам и активистам — расстрел! За укрывательство и помощь жидам,
раненым и партизанам — расстрел! За не подчинение приказам — расстрел! За
нарушение порядка — расстрел!"
Бред!
Дрозд уставился на старика и медленно смял бумагу, разорвал на мелкие клочки и
развеял по ветру.
— Сам-то читал?
— А то? — хмыкнул. — Меня Воронок лично просветил. Гляди грит, дед, в оба. К
те грит, поди, на заимку ни одна гнида красная приползет, так ты мне тут же
скажи. Мы это отродье и загребем.
— Вот даже как? — криво усмехнулся Саша: не понимал он Матвея, решительно не
понимал. — А ты, значит наоборот, как раз красных в доме привечаешь.
— А мне власть не указ. Я анархист душой, да и голова своя имеется.
— Не боишься, что расстреляют?
— Достань сперва.
Дрозд мучился от непонимания и не сдержался, присел перед стариком на корточки,
заглядывая в глаза, спросил прямо:
— За кого ты, отец? За себя, за нас, за них?
Матвей руки на коленях сложил, поглядывая на мужчину, губы пожевал, видно думая,
стоит отвечать или нет, и все ж сказал:
— А не поймешь.
— А не дурак.
— Эт я вижу. А все едино дурака. В том и везение твое. Был бы старше, идейнее,
шмальнул бы я в тебя без зазрения.
Ничего себе откровенность!
— Что так? Шутишь?
— Да куда там. Правду баю, а ты вишь, дурака, и не понял.
— Не понял, — признался. — Ты ведь как отец за нами, за Леной вон. Не погнал,
когда заявились, раненного еще притащил, и вдруг «шмальнул» бы. Что так и что
мешает?
— А ты смерть торопишь?
— Нет. Понять хочу. Беспокоюсь, когда не понимаю.
— Ааа!… - старик поерзал, бороду огладил, глазами сверкнув и бросил. —
Знать, значится, хочешь, чем дышу да кто таков из себя? Ага.
— Хочу.
— Обойдешси.
— Ох, ты! Секретный такой?
