Их остановили у шлагбаума. Офицер с железной бляхой на груди внимательно изучал
документы, рядом бродили солдаты с автоматами, оглядывая каждого прибывающего к
пункту. Неподалеку курили полицаи, стояли крытые грузовики. Пожилую пропустили,
даже не глянув, а Зосю остановили. Бумажку забрали и, толкать к грузовику.
— Куда?!… Чего?!… Зачем?!!…
— Это ж сестренка моя!! Господин офицер, отпустите! Мы на работу идем! —
начала просить за женщину Лена. Офицер внимательно оглядел ее и поморщился:
— Пшель!
— Господин офицер! Отпустите сестренку! За что ее?! Она же работать на Великую
Германию хочет!
— Поработает, — с противной ухмылкой сообщил девушке полицай, схватив за руку
и толкать прочь. Та в крик, еще надеясь, что Зосю отпустят, и услышала тихое в
ухо:
— Еще слово вякнешь, вместе с сестрой немцев в бордель обслуживать поедешь, —
и швырнул в пыль, так что Лена покатилась по дороге, обдирая ладони и колени. —
Пошла вон, доходяжка!
Скрябина с трудом поднялась и, сжавшись поковыляла к городу. И не понимала,
почему уходит, как может?…
Тошно было на душе от понимания, что сгинула еще одна душа, прямо на глазах
совершилось еще одно зверство, а она, советский человек, комсомолка, вынуждена
терпеть это, смириться. И ничего не может сделать!… Только уйти, уйти…
Что будет с детьми Зоси, каково им не дождаться матери — лучше не думать, чтобы
не сойти с ума. Но слезы душили, перехватывая горло и сердце ныло. А в голове
одно: "ты сволочь, Скрябина! Трусиха и сволочь!"
Все еще будет, она все исправит, немного и умоются фрицы. За все, за всех. Ей бы
автомат добыть, радио, узнать про составы, положение дел, где какие части
квартируются. И тогда — плевать на все — устроят они с Яном и Сашей им такой
праздник, чтобы самому их фюреру икалось.
Только не грели мечты, когда она видела руины домов, вспухшие трупы повешенных,
демонтаж разбитых советских тридцать четверок, конвой оборванных, изможденных
красноармейцев, которых гнали куда-то на юго-запад.
В Пинск пришла вечером и долго плутала меж развалин домов, пытаясь найти
Цветочную улицу. А, найдя, не знала, стоило ли искать. Над добротным, но все же
пострадавшим домом, с изрытым пулями фасадом, висела дощечка: "Обувной мастер
для господ офицеров".
Артур Артурович говорил "люди верные", а вот кому, возник вопрос у Лены.
И все же решилась постучать. На крыльцо поднялась и… бухнула в дверь со всего
маху, вымещая злость и ненависть. И чуть взглядом не убила вышедшего хозяина.
