«Вот будет забавно, если он меня прямо сейчас и трахнет…» − с усмешкой подумала она, но потом, превозмогая уже начавшую разливаться по телу истому, выдохнула:
— Однако странная у вас манера знакомиться с подчинёнными, Малюта Максимович. А если кто-нибудь войдёт?
— Менять манеры мне уже поздновато, тем более что вы сами спровоцировали меня на сие безумство, а безумству храбрых, как известно, поём мы песню. — С явной неохотой он отпустил уже начавшие подрагивать плечи. — Так чем я обязан столь взволновавшему мою кровь и воображение визиту?
— Действительно, как-то всё глупо получилось, вы меня извините…
— Не стоит, ибо нет ничего более привлекательного, чем взаимная глупость, а уж ежели она родилась, не будем её торопить, пусть всё идёт своим чередом. Но я вас внимательно слушаю.
— Да нет ничего срочного, просто в мои обязанности входит проведение консультаций вновь назначенных сотрудников Совета. Знаете, в администрации существует уйма документов и инструкций, регламентирующих порядок внутренней жизни. Порой эти документы очень старые, некоторые подписаны ещё чуть ли не Сталиным, а вот, не взирая на преклонный возраст, продолжают действовать.
— Так вы главный специалист по номенклатуре?
— Опять вы шутите и, заметьте, на весьма щекотливую тему. Номенклатуры сегодня, кстати, нет, вернее, вроде как нет, но старые инструкции остались, а в них расписано, что и кому положено. Поэтому, чтобы облегчить вашу жизнь и предупредить возможные конфузы в будущем, наберитесь терпения и послушайте меня.
2.
Осеннее небо медленно тускнело, набирая дышащий бездной свинец будущих холодов, и только на западе ослепительно зияло страшным проломом с рваными краями. Столб яркого и оттого почти нереального света, клубясь в вечерней дымке, падал из этой дыры отвесно вниз, упирался в покатый холм, не давал небу окончательно навалиться на окрестные дачные посёлки и, перетерев их в мелкую, как сажа, пыль, выплеснуть в мир мрак безлунной ночи.
Фигура человека на фоне этой игры света казалось почти нереальной и, если бы не витые балясины перил выходящей прямо в сад веранды, её вполне можно было принять за оптический обман, рождённый закатом и нашим воображением. Облачко табачного дыма окутывало его голову и каким-то удивительным образом притягивало к себе малую толику того далёкого небесного света, отчего походило на отливающий золотом нимб.
Скураш подчёркнуто вежливо сидел в глубине комнаты у растерзанного трапезой стола, смотрел на спину курящего и старался силой воли подавить в себе лёгкое опьянение. Он знал, что после таких аутогенных практик наутро будет раскалываться голова, и любые, даже самые незначительные раздражители повлекут за собой приступы агрессивности или меланхолии.
