На мгновение ему стало страшно, чем-то жутким веяло от этой метки и надо бы её обойти стороной, подальше – но что было терять одинокому мамонту? Он вырвал хоботом знак, переломил пополам и разбросал бивнями груду камней у его основания и даже оставил поверх свою метку, помочился… Потом он заметил деревянные резные чурбаны. Они стояли совсем как двуногие и тоже пахли двуногими. Много их тут было. Но мамонт добрался до всех. Как добрался бы он до самих двуногих, если б они сейчас ему тут попались. Беззащитные. Без огня, без камней, без острых палок. Мамонт крушил и крушил. И потом испражнился на кучу обломков и хотел что-то сделать ещё: вырвать ближнее дерево, поломать, расщепить, разнести все деревья вокруг, сколько встретит – он бы мог это сделать, вполне, ему стало бы легче – но всё равно не он был хозяином и не Старая Мамонтиха. Нет! Такой огромный, такой могучий – и не он. Ярость его опустилась так же внезапно, как и вскочила. И всё так же нелепо Двойной Лоб побрёл дальше, а потом вдруг свернул на голоса.
Смеркалось. Его слабые глаза различили лишь длинные тени от скал по сторонам и ликующую красную пляску огненных языков впереди. Он обречённо шагал на языки. Он не хотел оставаться один. Он намеревался присоединиться к своему стаду, куда бы оно ни отправилось. Обратно занять своё место в строю и больше не покидать никогда. Конечно, он не обманывался. Его хобот не мог обмануться. Омерзительный запах поджаренной смерти пропитал всё вокруг, даже первые звёзды. И гиена, спутница вечной тьмы, вдруг захрипела почти под его ногами. Он не стал поворачивать. Он лишь удивился, какое странное место, смерть воевала здесь даже с гиеной, смерть меняла союзника, смерть предпочитала двуногих. И он шёл к двуногим. Сам шёл к двуногим. Пересёк цепь огней и подкрашенной тенью остановился внутри красного круга.
Двуногие засуетились. Они вовсе не ждали его. В их руках не оказалось привычных палок. Они бросились врассыпную… но они окружали его со всех сторон. А он стоял, оттопырив уши и покачивая головой. Он знал, что двуногие чувствуют его нерешительность, и сейчас острые палки появятся, прорастут, а затем полетят в его сторону и проткнут его шкуру, его спину, живот. А после двуногие станут петь, будто пытались выпустить звёзды – он это знал, но всё так же мотал головой, потому что только двуногие могли справиться с этой безмерной нелепостью. Не преходящей.
Но разве можно предугадать двуногих? Один из них, непохожий на всех, странно одетый и сильный, безудержно сильный во взгляде тёмных очей, вышел вперёд и поднял руку. Этот хотел говорить, говорить с ним, Двойным Лбом, и он заговорил:
