Куда он бежал, зачем – опять он не знал. Ничего он не знал. Страх командовал им. Огромный безудержный страх. Имя которому – Ужас.
Нескоро он успокоился. Хотя спина его уже не горела, только ныла, а глаза вновь смогли различать, он не стремился ничего различать, он просто брёл в полутьме, куда-то брёл, и его чуткие уши всё ещё слышали рёв. Этот рёв прилепился к ушам, будто сухая трава к густой шерсти. Он остался один, совершенно один, каким-то образом он точно знал, что нет больше ни Старой Мамонтихи, ни Густой Шерсти, ни Игруньи, ни кого-то ещё из его бывшего стада. Нет никого. Только он, один он, нелепый гигант в опустелой степи.
Вскоре он понял, куда бредёт. Он описывал круг, широкий круг возле страшного места, он не мог оторваться оттуда, что-то незримо его звало. Но ему было страшно ответить на зов.
Обломанный кончик бивня неприятно нудил: то ли чесался, то ли даже болел. Зато рёв в ушах прекратился. Остался звон. И ещё издалека доносилась задорная песня проклятых двуногих.
Двойной Лоб повернул голову. И чуткие уши прилежно уловили чуждые звуки.
Могучий гигант столь огромен,
А жалкий охотник так мал.
И так глуп.
Как мог он заметить гиганта?
И он перепутал шерстистый живот
Со степной крышей, что держит небесные воды.
Он метнул копьё в крышу, чтоб отворить небо,
Чтоб потёк дождь
И напоил иссохшую землю.
Он не знал, что та крыша была лишь большим животом.
И дурное копьё протыкало крышу степи,
Так оно думало.
Но заместо воды полилась неожиданно красная кровь,
И гигант теперь мёртв.
Но охотник не тронет его, не осквернит.
Только жена его, дети и племя
Съедят плоть гиганта и заберут беспризорные кости,
Чтоб не оставить тёплого мяса мерзким гиенам,
Исчадиям тьмы.
Чтобы не гнило оно под безудержным солнцем,
Не зловонило, разлагаясь.
Прости же глупость охотника, о великий Мамут!
Понимал ли последний мамонт, о чём эта песня?.. Скорее, чувствовал. Он действительно чувствовал нечто, неизъяснимо нелепое, жуткое и щемящее. Что с его бесполезной огромности против коварства двуногих? Что с его безразмерного живота против голой степи? Что с его густой шерсти против палящего солнца? И что с его видящих глаз, его чутких ушей и умелого хобота против его одиночества? Не ему принадлежит эта земля. Не ему. И никогда не принадлежала ему, никогда. Он только гость, нелепый гость, совершенно нелепый под этим небом, ко всему безразличным.
Двойной Лоб наткнулся на странное дерево без сучьев, без листьев и без коры, но прямое и пахнущее двуногими. Метка. Знак хозяев степи. Настоящих хозяев.
