— Павел приехал? — Алена радостно рванулась к Насте. — Правда?
— Правда, — спокойно ответила Настя. — Вчера поздно ночью. Опоздал на пассажирский, так он на товарный прицепился!
— Приехал… Радуешься?
Сказала и подумала: "Какая глупость спрашивать об этом. Конечно, радуется".
И вдруг радость Алены потухла. Сердце опалила боль. Павел призывался в армию вместе с Андреем. В один день, на одной машине они уехали в город. И служили полгода в одной части, пока не ранило Андрея на финской войне. Из госпиталя он вернулся в другую часть, и больше друзья не. виделись.
"Мой Андрей не приедет…" В ее памяти снова ярко и живо возник образ Андрея, счастливые дни недолгого замужества.
Воспоминания на время вытеснили радость, которую принесла встреча с Мартином.
— Так чего ж ты пришла на работу? — упрекнула Настю Алена. — Ведь четыре года не видела…
— Ну, так что? Теперь он никуда нс денется. Правда, Мартин? — Глаза ее в темноте лукаво блеснули. — Дома будет, еще и наскучит, хватит времени… Я вчера, как дозналась про жнейку, разозлилась на хлопца. Через него, негодника, целых полдня потеряли. Разозлилась на него, а сама думаю — а я что, лучше? Собрала людей своих — да и на выручку! Потрудились вместе, и отлегло от сердца…
Она замолчала на минутку, потом просто, словно речь шла о самом обычном, сказала с улыбкой:
— Разошлись, как черные тучи, а сошлись, как ясный день.
— Я не делала того, что ты на меня взвела…
— Знаю, Алена… Ты не могла сделать недоброго. Но я не люблю каяться-покаянье, говорят, поздно ходит…
— Каяться поздно, но подумать о том, что случилось, не лишне, вмешался Мартин. — Надо думать не только о себе. Не одна ты в колхозе. Одним словом, дорожить надо семьей нашей.
Алена рассказала об Игнате Борщевском.
— Чего же ты, старшина, не послал его ко мне на исповедь? — упрекнула Настя.
— Пожалел, — шутливо ответил Мартин. — Ему от одного правления досталось науки… да от Маланьи…
Впереди сильные голоса жней пели ласковую, задумчивую песню, грустили:
Шэры гусi, ой, шэры гусi, дый на моры пачуюць.
Он, шэры гусi, дый на моры начуюць.
Яны мае, он, яны мае, дый усе горачка чуюць.
Настя тихо и легко вторила песне и вдруг оборвала.
— Про семью ты правильно сказал, Мартин. Если б- подумала я о семье, не стала бы ругаться б Аленой из-за жнейки. — Потом, обняв Алену, спросила: Так придешь, Алена?
— А как же, приду…
3. Напел приехал
Настя, проводив кого-то из гостей, вернулась в хату. В комнате стало просторно и тихо — ушли гости и унесли с собой и шум и суету. За столом остались сидеть теперь только Павел и Мартин. Настя устало опустилась на скамью, положила обе руки на край стола, словно ей трудно было держать их, черными, затененными бессонницей глазами поглядела на приятелей. Мартин хриплым после песен и водки голосом рассказывает про какую-то партизанскую засаду. Правая его рука лежит на плече Павна, пальцы теребят край его погона, кажется, будто он либо только что обнимал товарища, либо сейчас обнимет. Павел слушает с интересом, в узких серых глазах время от времени вспыхивают беспокойные огоньки…
