Метели, декабрь - Иван Павлович Мележ

Снег попорошил немного и перестал. Ветер за день повымел белую муку, позагонял ее в щели, в закутки. Яркие белые полоски и заплатки только кое-где пестрили хмурь дворов и огородов.

А холод не только не отступил, а как бы даже усилился. И днями, и ночами все стыло на ровном стеклянном холодище. И днями, и ночами, не затихая, метался над землей сухой студеный ветер, ползли низкие серые тучи. Под неласковым небом, вылизанные ветром, тускло лоснились заледенелые лужи, болотные разливы, что подступали к голым зарослям. И неделю, и вторую держались холода да студеные ветры: на самом стыке осени и зимы будто сразу остановилось извечное движение природы; осень отошла, а зима не взялась еще как следует. Все жило, казалось, ожиданием снега. Ожидали поределые черные ольшаники на болоте, гладкая блескучая равнина разливов и луж, горбатые, кривые ряды изб и гумен, твердые, в окаменелых комьях и колеях дороги, бесцветная, неживая трава…

Задолго до позднего в эти дни рассвета вставала Ганна, ощупью выбиралась в узкую каморку — кухню, впотьмах нащупывала спички, лампу. Чистила картошку, топила печь, растапливала две грубки[1] в коридоре, которые должны были обогревать классы и комнату второй учительницы, начинала готовить завтрак. В хлопотах своих никогда не упускала ту минуту, когда на звонком заледенелом дворе раздавались первые голоса, потрескивало от первых шагов крыльцо. Под топот и гомон, что все усиливались, множились, веселее было управляться со своими делами, полнила беспричинная радость. Она уже без удивления и неловкости ходила по коридору среди толкотни детей, которым до самого звонка не сиделось в классе, да и дети уже привыкли к ней. Она теперь многих знала, из какого класса, как зовут, какой характером, с кем дружит. Почти со всеми обходилась как знакомая.

К тому времени, когда дети сходились все, грубки были натоплены, в классах уже тепло, уютно, завтрак для Параски приготовлен. Звенел звонок, и Параска с журналом, книжками и тетрадками, важная, строгая, шла в класс, а для Ганны наступал долгий час тишины, когда можно никуда не спешить: она чувствовала себя странно, непривычно свободной от неусыпных обязанностей. Сколько времени надо было быстрой Ганне, чтобы, убрать в комнате, приготовить обед; она часто не знала, что бы еще сделать, куда деть себя. В таком настроении Ганна любила прислушиваться к голосам в классах, радовалась шумливому водовороту переменок, не понимала Галину Ивановну, которая морщилась от головной боли и кричала на детей, чтоб не шумели.