— Да, возвращаюсь в Москву. Куда вы вчера пропали? Я вышла из дома, а вас уже не было.
— Обстоятельства… — пробормотал я. — Право же, не сердитесь, мне трудно все объяснить.
На ней было темное длинное платье, волосы пучком стянуты на затылке. В такой одежде она выглядела немного старше. Бледное серьезное лицо выражало волнение и беспокойство.
— А вы? Скоро ли назад в первопрестольную?
— Через несколько дней.
— Ну что ж, надеюсь, увидимся там. Случайно. На выставке или в концерте…
— Да, да… — ответил я, — впрочем…
— Что? — спросила она немного испуганно.
— Вы правы в том, что случившееся здесь неповторимо.
— Но почему? — спросила она еле слышно.
— Не знаю, что и сказать… Я вас об одном прошу, если случайно в Москве встретимся, не сердитесь, что пройду с независимым видом.
Она поежилась.
— Обстоятельства?
— Да. Но хочу признаться, что встреча с вами для меня немалое… может быть, главное событие в жизни.
Она усмехнулась горько.
— Вы шутите. О каком событии речь, когда в Москве вы собираетесь вовсе не узнавать меня.
— Этот приезд в Ригу… как вам объяснить? Я ведь тоже в некотором роде инкогнито. Я в эти дни вовсе не я.
— Вы говорите загадками.
— Но одно, без сомнения, верно. Я много думал о вас, смотрел на ваш портрет.
— Портрет! А знаться со мной не хотите.
— Только с вами я и хотел бы знаться.
— Я глупости вчера говорила. Предлагала куда-то ехать. Простите меня, я потеряла голову. У вас совершенно другая жизнь. Зачем вам дружба с какой-то курсисткой? Но эта встреча… Все так неожиданно. Сначала я даже вообразила, что вы приехали вслед за мной специально. Все мы полны мечтаний, но жизнь — это совсем другое…
— Вы и представить не можете, как порой жизнь обгоняет любые мечты, — сказал я.
— Мечты… — проговорила она тихо. — Какие уж тут мечты…
Я взял ее за руки, они были холодные от волнения.
— Послушайте, — сказал я, — у меня нет никаких прав разговаривать с вами откровенно. Но поверьте, только самые необычные, фантастические обстоятельства разъединяют нас с вами. Но, впрочем, и они не в силах так сделать, чтобы я перестал думать о вас.
Она подошла к окну.
— Я тоже… тоже всегда буду помнить эти дни…
Молчание.
— Это прощание… — сказал она, — странное прощание, когда и встреча-то не вполне состоялась. Я ничего не понимаю. Впрочем, зачем размышлять. Значит, так угодно судьбе.
— Судьбе… — усмехнулся я.
— Кому же еще? — спросила она.
Раймонду Гроту, хотел сказать я, но тут же подумал, почему бы судьбе не выступить и в таком обличье?
