Большие снега | страница 21
Вода рычит на перекатах,
и сладостно быть молодым.
Мир сказочен, как ипподром,
и будущее только снится.
И что-то обещает птица,
и лето длится, длится, длится.
И, как рассерженная львица,
рокочет над лесами гром.
Пейзаж с женщиной
Р. Ванагасу
Каждое утро,
выйдя на берег,
я вижу на той стороне реки
высокую женщину в светлом плаще.
За нею спешит прихрамывающая собачонка.
С багровых осин падают листья.
Медленно и легко,
как будто так и было задумано.
Будто очнувшись от долгой болезни,
я внимательно рассматриваю
высокий берег,
светлое пятно плаща,
легкие листья, падающие с багровых осин,
собачонку, прихрамывающую за хозяйкой.
Темная вода разделяет.
Женщина медленно удаляется.
Ничего не происходит, только осины
отражаются в воде, входят в воду,
не боясь ее темной,
ее большой
глубины.
* * *
Но ведь было это, было: я любил, и ты любила,
падал белый-белый снег.
Разнесло и разделило:
неэпистолярный век.
Ни письма, ни слов, ни строчки, снег белей твоей сорочки,
бег звезды, желаний бег.
Над Землей – тире и точки:
неэпистолярный век.
Неудача – как удача, суета, друзья и дача,
эхо, тишь, мерцанье рек.
На экране передача:
неэпистолярный век.
Все проходит. Удивленья нет. И белый, как решенье,
вновь идет лохматый снег.
А стихи лишь в утешенье:
неэпистолярный век.
Мы любили. Нас любили. Жизнь прошла, как утопили.
Снова ветер, звездный снег.
Километры, версты, мили.
Неэпистолярный век.
* * *
Снилось мне, что в поле утреннем,
в расползающейся мгле,
белым инеем припудренный,
я лежу, припав к земле.
И на все четыре стороны
горизонт горит в огне.
Так зачем же злые вороны
душу выклевали мне?
Над переводами стихов
Н. Гацунаеву
Я слишком точен, надо бы сначала
переписать сей гладкий перевод,
чтоб дымом пахло, чтоб над гладью вод
ревел, дымя, старинный пароход
и нашу барку ветхую качало.
И чтоб он уходил не навсегда,
как слово неудачное уходит.
Чтоб вечно плыл. И чтоб на пароходе
ревели гонги важные, и в ходе
речитатива плавилась звезда.
Но как мне передать Луны томленье?
Как выведать извилины корней?
Чтоб прямо в песне (в песне! не над ней!)
звучало утешительное пенье.
И к дьяволу все то словотворенье,
что якобы творения важней!
Не знаю. Бьюсь. Восход поэта тёмен.
Как угадать, кто гений, кто трепач?
Переводи. Не думай о Хароне.
Переводи. Ведь ты не на пароме.
Ведь сердце перевода – это плач.
Малайские строфы
Илистые прыгуны возятся в водах отлива,
Малаккский пролив придавлен тысячетонной жарой,
в небе беззвучном оранжево-огненный рой —
атомный взрыв, прожигающий чрево мира.
Книги, похожие на Большие снега