— Одному лучше уходить от преследователей. Ты не подумай, что я бросил товарищей. Конечно, мы могли бы своими пулеметами оказать им помощь… Но я сразу не сориентировался, а потом меня ранили, мотор подбили, я и сел.
Пряхин, не глядя на летчика, бросил ему бинт:
— На, завязывай, а я пойду в Могилев… Рана у тебя пустяковая… А мотор ты выключить забыл — до сих пор работает. А еще дал слово комиссару. Эх ты… гнилой орех! — пошел было и вдруг вернулся. — Вот что, лезь в кабину, полетим обратно. Примем бой одни…Ну, а не то у меня разговор короткий…
— Да ты что? — начал было Константинов и осекся. Лицо у Пряхина решительное, рука лежит на кобуре пистолета. Не одевая парашюта, летчик торопливо сел в кабину и взял штурвал на себя. Дрожащей рукой включил зажигание, нажал на стартер.
Мотор несколько раз чихнул, винт задрожал, но не сдвинулся с места.
— Не запускается… Я же говорил — мотор подбит, — Константинов заискивающе взглянул на Пряхина. — Правда, не виноват я?
— Ладно, не юли, разберемся. И не вздумай уходить, за самолет головой отвечаешь.
На перекрестке дорог, возле небольшого колхозного пруда, Пряхин остановился. Спустился к воде и, нагнувшись, стал жадно пить. В стороне раздался всплеск, за ним другой, третий. Штурман повернул голову и увидел недалеко от себя солдата в артиллерийской форме. Он ел хлеб, а крошки бросал в пруд. Солдат был высокого роста, лобастый. Голова крепко обвязана почерневшим бинтом. Сквозь бинт просачивалась кровь. Недалеко от него лежала винтовка и небольшой вещевой мешок. Солдат исподлобья взглянул на Пряхина, ближе подвинул винтовку и опять занялся своим делом.
— Здравствуй! Куда путь держишь? — спросил штурман.
Раненый сощурил глаза.
— Коль не шутишь, то здорово, — грязным рукавом гимнастерки отер запыленное лицо, добавил: — Тоже ранен, или так себе?
— Нет. Самолет подбили. Иду в штаб бригады за помощью.
— Бригада, — передразнил артиллерист. — Что-то не видно ваших самолетов… За Волгу, видать, драпанули. Шкуру да барахлишко спасают.
— Да ты понимаешь, что говоришь, — только и смог проговорить ошеломленный Пряхин.
— Понимаю, — почти кричал солдат. — Вам хорошо. В небе просторно, есть куда удрать. А матушке-пехоте да нам, артиллеристам, каково?.. Куда от немецкой бомбы денешься? От самого Белостока отступаем. А где, я спрашиваю, наши истребители? Кто хозяин в небе? Они или вы? До войны все пели: «Наш бронепоезд стоит на запасном пути». Вот и простоял, пока не кольнули в зад, а теперь вот бежим…
