— Старший лейтенант Галухин, — без промаха выделил из однородной компании в летном комэска. — Назначен к вам штурманом звена.
Сел, по-домашнему огляделся, крепко потер ладонь о ладонь и вдруг улыбнулся так весело и счастливо, что и нам на минуту почудилось, будто со стужи попали в уют чуть не родимого отчего дома.
Между тем за окном стоял тихий весенний день, в меру серый и обещающий солнце.
— В «мокрой» летал? — наметанным глазом определил собрата капитан Бесов, сам начинавший войну в гидроавиации.
— Двести боевых, — готовно ответил штурман заодно и на следующий вопрос. И, без стеснения, еще и на третий, прочтенный во взглядах сбившихся в уголке новичков: — Пара Красного Знамени, ребятишки!
Ребята, похоже, успели в него влюбиться. Что-то в нем было, в его улыбке, что позволяло не то что представить, а и как будто припомнить его широколицым задорным мальчишкой, хоть по годам новый штурман скорей подходил к комэску, чем даже к нам, предвоенным выпускникам.
— Будете летать с капитаном Осиновым, — принял решение Федор Михайлович. Выдержал паузу, хмурясь, покосился на лица, невольно оттягивая всем известный и ожидаемый всеми момент. — Для допуска к полетам должны в течение недели изучить район боевых действий, материальную часть и… сдать соответствующие зачеты.
Это и был тот момент, всякий раз с нетерпением ожидаемый не избалованной развлечениями аэродромной публикой, — с тем большим нетерпением, чем более заслуженным казался вновь прибывший. В землянке повисла особая тишина, в нескольких лицах, как в зеркалах, отразилось то самое выражение.
Галухин, однако, обескуражил не только одних эскадрильских весельчаков.
— И по штурманскому делу, — спокойно восполнил пропущенное комэском. Что, впрочем, должно разуметься само собой.
И улыбнулся еще довольней. И подмигнул молодежи: "Гвардейский порядок! Цените, куда попали, друзья".
В землянку как будто пахнуло весенним ветром. Стало шумно, пошли разговоры наперебой.
Со 119-м морским разведывательным авиаполком у нас была особая, родственная, можно сказать, связь. Вместе мы не летали, и работать на нас ближним разведчикам почти не приходилось, но почему-то именно оттуда к нам чаще всего прибывали летчики и штурманы и — почему-то опять же, — как на подбор, в самом скором времени становились лучшими из лучших. Какую-то особенную закалку характера давала работа на МБР-2, этих юрких летающих лодках, которые, как истинно морские птицы, признавали родными лишь две стихии — воздух и воду, — на землю же выбирались на посторонней тяге и на «чужих» ногах.
