Фронт до самого неба (Записки морского летчика) - Василий Иванович Минаков

Вряд ли возможно теперь узнать, кому принадлежала эта идея. Простая, как все гениальное, — вспоминали мы после, полушутя. Гениальное — это, положим, слишком. Но вспоминали же, и не раз. Всякий раз, когда требовалось найти единственное возможное решение из множества невозможных, выход из безвыходного положения, замену тому, что незаменимо и чего не оказывалось под рукой…

Но что — под рукой! В целом мире тогда не существовало, да едва ли и существует теперь такое техническое средство, чтобы разом оповестить тысячи находящихся в самых различных местах людей о событии, требующем немедленного их сбора.

Боевой самолет может быть выпущен в воздух лишь тогда, когда весь его экипаж на борту: летчик, штурман, стрелок-радист, воздушный стрелок. Когда техник с механиками и мотористом, подготовив машину к полету, проверив в работе каждый ее механизм и прибор, заправив баки горючим и маслом, доложат о полной ее готовности к вылету. Когда вооружены — если это боевой вылет, подвесят к бомбодержателям бомбы, укомплектуют боезапас и также доложат о том командиру.

Каждый на своем месте, у каждого четко определенные обязанности, каждый несет за них полный ответ.

Так у бомбардировщиков. Так у истребителей. Так и во всех авиационных частях.

На Дальнем Востоке солнце восходит раньше, и когда в Киеве, в Минске, в Одессе оно едва высветило край неба, мы его видели над головой. День в Приморье был в полном разгаре — солнечный, жаркий день, выходной, — и все те люди, необходимые для боевого полета, в нашем авиагородке и в других, по всему тысячекилометровому побережью, за исключением находящихся на дежурстве, дневальстве и в карауле, были свободны распоряжаться собой. В определенных, понятно, пределах, не покидая расположения части и прилегающих к нему мест, и чтобы домашние или соседи знали, где можно кого отыскать, — на речке, над омутом с удочкой или на солнечном пляже, в таежном мыске, где уж кто-то грибы будто видел, в поселке, где собирается по воскресеньям базар. Места всем известные, все в городке понаслышке друг друга знают, побегай, поспрашивай, и непременно найдешь. На то и посыльные в штабе полка, при дежурном.

Но сколько посыльных потребовалось бы в наряде, чтобы в течение, скажем, хоть часа собрать по тревоге весь личный состав?

Мы с утра были в то воскресенье на речке. Студеная, быстрая речка, забыл названье, впадает в морской залив. Черная с виду, как все таежные водоемы, а зачерпни — не вода, хрусталь. И берег опрятный, со светлой полоской облизанного разливами плеса, под полуметровой ступенькой обрыва мелкая галька, как чечевица, белый, щекочущий ноги песок. В тени посидеть — ильмаки с обрыва услужливо наклонили огромные перистые зонты, скрыться от глаз, чтобы трусики выжать, — надежней курортных кабинок кусты лозняка. Любимое место всего гарнизона, а также и молодежи соседнего с нами села, что раскинулось между таежной опушкой и тою же речкой, его огибающей полукольцом. Скошенный луг с шелковистой отавой, ячменное поле, на глазах наливающееся желтизной, край тайги в легкой мреющей дымке, сопка Юркина шапка — удачней не назовешь. Круглая шапка, добротная, меховая, темной елью поросшая, кедрачом…