Паук снова фыркнул – Инглорион воспринял этот звук, как сдержанный смешок.
– Меня мать родила. Я живой. Я родился. На северо-востоке, кстати, в Полуночных Норах. Но о всяких Красных Глазах Непонятно Чего никогда не слыхал.
Ответ озадачил эльфа. Конечно, Темный Владыка – отец лжи, и почему бы его твари не лгать, но у Инглориона, почему-то, не было того определенного чувства, которое всегда указывало на ложь людей. Орк говорил с редкой искренностью и слишком спокойно. Об очевидных вещах говорил, во всяком случае, о вещах, которые сам считал очевидными.
– Вы все твердите, что рождаетесь не из грязи, а из чрева самок, как животные, – сказал эльф чуть раздраженно. – Но почему же, в таком случае, никто и никогда не видел этих ваших самок?
Паук хрюкнул и привизгнул от смеха.
– У тебя не только имя глупое. Как это не видел, когда вот тут две девочки спят? Грша, Шпилька по-человечески, – и ткнул пальцем, – и Рхи-Кхор, Крыса, – и снова ткнул. – У тебя нос только для вида? Не чуешь, что рядом тяжелая девочка? У Крысы скоро будет Крысенок. Парень. Она – подруга Грна-ха, Пырея.
Инглорион проследил за пальцем Паука, потрясенный услышанным. Визжащий орк с выбитым клыком и связкой метательных ножей? С глубокой царапиной на осунувшейся морде? Женщина?! Маленькая взъерошенная тварь, кусавшая крупного орка за пальцы? Беременная женщина?!!
Такое положение вещей никак не желало укладываться в голове. Женщина – это свет мира. Женщина – это Государыня, абсолютная красота, абсолютное совершенство. Женщина – это Варда Светоносная. Ну в самом крайнем случае, человеческие бабы… на них бывает смутный отблеск гармонии. Но – вот это?!
– Значит, так? – сказал эльф, сам удивившись количеству яда в собственном голосе. – Ну что ж, теперь я знаю, как выглядит орочий идеал. Эта беззубая красавица? Ну-ну… – он взглянул на орка с чувством безмерного превосходства. Паук сморщил нос и поднял верхнюю губу, показывая второй ряд клыков.
– Можешь говорить, что хочешь, – сказал он с такой снисходительной интонацией, что Инглорион оскорбился. – Ты же не понимаешь, что такое любовь, не знаешь, зачем женщины нужны, даже матери не помнишь. Только имей в виду – если ты Шпильке в лицо скажешь что-нибудь такое, она тебе ухо откусит и будет права.
– О да! Ваше совершенство только и годится на откусывание ушей! И ты еще пытаешься упрекнуть меня – меня! – в непонимании любви! Хотел бы я знать, что существо, вроде тебя, может называть этим словом?
