У старика просветлели глаза.
- Это хорошо. На ваш завод смотрит весь город. Он - надежда фронта.
Герман Степанович почему-то разнервничался.
- Мы это знаем, Герман Степанович. - Искендер хотел его как-то успокоить. - Фашисты кружат над нашими головами. Но и мы свое дело делаем.
Внезапно старик резко поднялся, взял со стола ноты.
Искендер и Гюльназ переглянулись: "Ты видишь, старику очень трудно..." - "Конечно, вижу..."
Крепко сжав в руках ноты, Зуберман остановился перед Гюльназ.
- Гюля Мардановна, будьте любезны, скажите, чем я могу сегодня вас порадовать?
- Чем хотите, Герман Степанович. Видеть вас, слушать вас, для нас всегда - счастье.
В светло-голубых глазах вспыхнул и снова погас ликующий огонек.
- Раз так, у нас нет ни права, ни времени сидеть сложа руки. Мы должны работать. Правильно я говорю? - Он полистал ноты. - Теперь в Ленинграде никто, даже такие старики, как я, не могут сидеть без дела.
Гюльназ, чувствуя его нервозность, вспомнила их первую встречу. Тот поезд "Москва - Ленинград", как они всю ночь простояли у окна в пустынном коридоре, беседуя. А за окном простирался черный простор. Тогда суждения этого величественного старика ошеломили ее. Но сейчас он так взволнован и слаб, что Гюльназ не может позволить себе рассказать ему о Виталии Лисицыне.
Сколько раз она порывалась это сделать... Но старик и без того плох.
Гюльназ знала, что в первые же дни войны ему предложили эвакуироваться из города, но Герман Степанович наотрез отказался уехать из Ленинграда. "Не спешите, - сказал он тогда, - я могу вам пригодиться". И действительно пригодился. Он не раз выступал в концертных залах города.
Но теперь, в эти тяжелые дни, о каком деле он говорит?
- Ну, можем мы приступить к работе, Гюля? - Герман Степанович отвлек ее от грустных мыслей. - "Патетическая"!.. Я знаю, что вы ее больше всего любите...
- Да, я могу слушать ее каждый день, - улыбнулась Гюльназ.
Герман Степанович, как обычно, подошел к роялю. Он был торжествен, как всегда, будто готовясь к выступлению в большом концертном зале перед огромной аудиторией.
Он успел только раздвинуть оконные шторы, как город сотряс вой сирены. Пули будто угодили в кисти старика, поднятые вверх, похожие на когти орла. Его гордо поднятая голова затряслась. Старик встал и двинулся к гостям.
- Вот видите! Работать не дают. Ничего, ничего, когда кончится суматоха, сразу же возвращайтесь. - Дрожащими руками он подал Гюльназ пальто. - Одевайтесь, одевайтесь скорее, пока спуститесь с третьего этажа... Александр, дорогой, быстрее...
