Настала среда, пока что самый важный день в этой истории и один из поворотных дней в моей жизни. Началась она довольно скучно: мы поссорились с Кристофером Кэйсером. Восставши ото сна, я обнаружил, что кухня занята каким-то незнакомым парнем с длинными волосами, стянутыми широкой резинкой. По всей видимости, он провел здесь ночь. Я прошел к Кристоферу в комнату и объявил, что не потерплю у себя в квартире парня, который носит такую прическу. Кристофер сказал, что я на редкость узко мыслю. Я заявил также Кристоферу, что возражаю против того, что он ходит в такой короткой рубашке: при малейшем его движении обнажается голое тело. Я предпочитаю, чтобы он своим телом любовался сам. Кристофер сказал, что рубашка села после стирки в стиральной машине. Я сказал, что уже не раз говорил ему, чтобы он не пользовался стиральной машиной. Он сказал, что я гнусный скупердяй. Я ему ответил. И вышел из квартиры, так и не побрившись, хлопнув дверью.
Лифт по-прежнему не работал. Плакаты снова возвещали о стачке электриков, которая должна была вот-вот начаться. Шел дождь. Я оглянулся в поисках Бисквитика, но ее не было видно. Придя на службу, я решил побриться (я держал там бритвенные принадлежности), но обнаружил, что у меня кончились лезвия. Я чувствовал себя опустившимся, грязным. Я сел и уставился на стену в пятнах от паутины, надеясь, что желание сказать Кристел, чтобы она бросила Артура, станет настолько сильным, что я не смогу ему противиться. Я чуть подтолкнул его в этом направлении. Кристел увидит Артура завтра. Не следует ли мне повидаться сегодня с ней?
Заливаясь веселым смехом, появились миссис Уитчер и Реджи. Они все праздновали, продлевая свою победу. Позвонила Томми (акция запрещенная), и я опустил трубку на аппарат. Артур, который очень был мне сейчас нужен, к моему удивлению, не появлялся. Сокрушительный удар был нанесен мне приблизительно без четверти двенадцать.
Реджи и миссис Уитчер обычно болтали весь день. Какую-то работу они, наверно, все же делали. Я так привык к этой их вульгарной какофонии, что научился отключаться. Иногда я, правда, вслушивался в их болтовню. Сейчас я трудился над составлением очень тонкой докладной записки по поводу посыльного, которого перевели в другое учреждение и который, находясь там, получил, как ныне принято выражаться, премию ex gratia[44] за уничтожение голубиных гнезд на крыше, а теперь, вернувшись к нам, сломал себе ногу, уничтожая эти самые голубиные гнезда, ибо, как он утверждал, это теперь входит в его обязанности. Я элегантно разрешил эту задачу и, прежде чем приступить к изучению следующего дела, откинулся на стуле, дивясь тому, что Артур до сих пор не появился, и лениво прислушиваясь к безостановочной болтовне двух своих коллег. Раньше они обсуждали пантомиму. А теперь явно переключились на что-то другое.
