— А кто ж еще! Предупреждали: не ходи. Про груз на ногах не забыла? Юра вернулся наверх, стал тобой, не отдохнув как следует ни во втором, ни в более высоких мирах. Он как бы нырнул, не вдохнув свежего воздуха, да еще пошелнарекордную для себя глубину. И ты после этого удивляешься, почему захлебнулась в беспределе!..
— А что было делать?! — в отчаянии крикнула Светлана. От ее крика в соседней комнате заворочалась на протопленной печи баба Надя, хотя Алька продолжала спать как ни в чем не бывало. Светлана испуганно зажала рот ладонью.
— Надо было делать то, что собирался сделать Юра: рассказать людям о предстоящей катастрофе, — твердо и решительно отчеканил Миша. — Слушали бы тебя или нет, дело десятое. Говорить надо было, а не молчать. Ты же Светлана, свет несущая! И даже если ты про это все узнала случайно, даже если предположить, что все это не про тебя, как можно было оставаться в стороне? Не понимаю...
— Кто бы мне поверил, — Светлана безнадежно махнула рукой.
— Опять двадцать пять! — раздраженно воскликнул гость. — А Юре о чем говорили?! Странный ты все же, пусюнчик: храбришься, делаешь глупость, а схлопочешь под ребра — сразу в кусты. Нельзя так! Вот и расхлебывай кашу, тобою же заваренную. И спасибо скажи, что хоть помогли тебе с Алькой уехать, — Миша вновь как-то странно посмотрел на девочку. — Что ты самолетом улетала, а не поездом ехала (а что на вокзале было, ты слышала), что билеты не на конец мая достали, а на середину, и что вообще баба Надя согласилась тебя принять. Знаешь, ведь запросто можно было устроить так, чтобы она отказалась. Куда б ты тогда подалась?
А куда ей еще податься!..
— Эта помощь тебе за то, что одному-единственному человеку ты все же отважилась рассказать про свои сны: Ольге Васильевне твоей. Кстати, она вызвалась проводить тебя тогда отнюдь не случайно и не случайно стала расспрашивать тебя. Учти, ей внушили мысль поговорить с тобой. Эка важность: девушка хлопнулась в обморок на кладбище!
— Она хорошо ко мне относилась! — возмущенно вскричала Светлана, на мгновение усомнившись в чистоте чувств любимой учительницы.
— Ты несправедлива к ней, — осторожно заметил Миша, как бы оцениваяпоследнюю мысль собеседницы. — Ей внушали не хорошее отношение к тебе, не внимание и любовь. Это было бы жестоко. Но она могла просто провести тебя до трамвая, не задавая лишних вопросов на тему. А ты, мол, не ушиблась? А голова не кружится? Ну и ладушки. Посадила, и поехали. А так она стала
