— Вышел я следом на крыльцо, глядь Аниська Семенова с дитем бежит. Не хуже, как этот коршун, вдарилась она об мужа и пристыла у него на руках…
Подозвал пан вахмистра, указывает на Семена с Аникушкой. Вахмистр, с ним шесть казаков взяли их и повели в панскую ливаду. Я следом иду, а Аниська дитя кинула посеред двора и за паном волокется. Семен попереди всех шибко-шибко идет, дошел до конюшни и сел.
— Ты чево это? — спрашивает пан.
— Сапог ногу жмет, мочи нет, — и улыбается.
Снял сапоги, подает мне.
— Носи, дедушка, на доброе здоровье. На них подошвы двойные, добрые.
Забрал я эти сапоги, опять идем. Поравнялись с огорожей, поставили их к плетню, казаки ружья заряжают, пан стоит около, ноготки на пальцах махонькими ножничками обрезает, и ручка ихняя очень белая. Говорю я ему:
— Дозвольте, пан, посымать им одежу. Одежа на них добрая, нам по бедности сгодится, сносим.
— Пущай сымают.
Снял Аникушка шаровары, вывернул наизнанку и повесил на колышек плетня. Из кармана вынул кисет, закурил, стоит, ногу отставил и дым колечками пущает, а плюет через плетень… Семен растелешился догола, исподники холщевые и то снял, а шапку-то позабыл снять, знать замстило… Меня то морозом дерет, то в жар кинет. Лапну себя за голову, а пот зачем-то холодный, как родниковая вода… Гляну — стоят рядушком… У Семена грудь вся дремучим волосом поросла, голый, а на голове шапка… Анисья, по бабьему положению, глянула, што стоит муж такой нагий и в шапке, как кинется к нему, обвилась, ровно хмель вокруг дуба. Семен от себя ее отпихивает.
— Уйди, шалава!.. Опомнись, на людях-то!.. Повылазело тебе, не видишь, што я очень голый… совестно…
Она же раскосматилась, ревет в одну душу:
— Стреляйте обех нас!..
Пан ножнички свои положил в кармашек, спрашивает:
— Стрелять?
— Стреляй, проклятый!.. — Это на пана-то!
— Привяжите ее к мужу! — приказывает.
Анисья опамятовалась да назад, ан не тут-то было. Казаки смеются, вяжут ее к Семену недоуздком… Упала, глупая, на-земь и мужа свалила… Пан подошел, скрозь зубы спрашивает:
— Может, ради дитя, какое осталось, попросишь прощения?
— Попрошу, — стонет Семен.
— Ну, попроси только у бога… опоздал у меня просить!..
На земле лежачих их и побили… Аникушка посля выстрелов закачался на ногах, но упал не сразу. Спервоначалу на колени, а потом резко обернулся и лег вверх лицом. Пан подошел, спрашивает очень ласково:
— Хочешь жить? Коли хочешь — проси прощения. Так и быть полсотни розог и на фронт.
