Я молчал. Молчал, потому что знал: за ней ухаживает новый «сам».
— Не хочешь говорить, — вздохнула она и отпустила мою руку. — Только, Андрейка, неправда все это. Иначе как бы я стала смотреть тебе в глаза?
«Начинается», — подумал я. Мне не хотелось терять дружбу с ней.
— А что правда?
Рядом с нами двигалась колонна полка. Перестук сотен солдатских ног, казалось, встряхивает звезды, и от этого они то гаснут, то вспыхивают, как плохо ввинченные лампочки.
— Знаешь, Андрей, я хочу, чтобы ты мне верил. Нам ведь вдвойне тяжело. Для вас, мужчин, война — только война со всеми ее ужасами. А для нас — еще и испытание.
— Выдержала? — прямо спросил я.
— Кажется, выдержала.
У меня отлегло от сердца. Я верил ей. Она не могла мне солгать.
Утро пришло душное и тревожное. Витька Верейкин, навалившись на бруствер траншеи, клюет носом.
— Витька, к нам девушки идут, — говорю я (это самое лучшее лекарство от сна!).
Витька протирает глаза и, не очнувшись еще как следует, смотрит на меня. К нам подходят Нина с Катюшей Беленькой. У Витьки в один миг физиономия круглеет и делается похожей на сдобный калач, только что вынутый из печки.
— Где Фарида? — будто не замечая Витькиного «калача», спрашивает Нина.
Но меня-то не проведешь таким обходным маневром. Я-то знаю, что Фарида только предлог, а Катя — маскировка. Нина пришла к Витьке. Это я знаю так же верно, как то, что любовь не шило, в мешке не утаишь. Впрочем, это изречение принадлежит нашей Фариде Вахитовой.
Витькина физиономия вызывает у меня смех. До чего же влюбленные глупый народ!
— А ее нету, — выручаю я Витьку, хотя сапоги Фариды торчат из крытого окопчика в двух метрах от меня.
— Жаль, — говорит Нина и в нерешительности переступает с ноги на ногу.
Мы с Катей, перешагнув через поджатые ноги Фариды, отходим. Пусть Витька не думает, что я враг рода человеческого.
На востоке небо уже пожелтело, как перезревший огурец. Пахнет пылью, пересохшими травами и взрывчаткой. Такое сочетание запахов мне не нравится. Не нравится мне и то, что за последние дни немцы присмирели. Особенно тихо вели они себя сегодня ночью.
Тишина такая, словно у них там сам Гитлер собирается рожать. Но мы-то знаем подобные штучки, и потому почти никто на передовой не спит, хотя все поклевывают носами.
— Ждете? — говорит Катя.
— Ага, ждем, — отвечаю я.
— А может, ничего?
— Нет, Катюша, эти сволочи не успокоятся; очень им хочется столкнуть нас в Днестр.
— Давно не спишь? — Катюша глядит в мои осовелые глаза.
