— Не помню… Расскажи что-нибудь.
И Катя начинает рассказывать. Голос у нее густой, уверенный. Я думаю, ей бы подошло быть партийным работником. Она рассказывает, что вечером при налете «юнкерсов» ранен заместитель командира полка, что они, девушки, устроились под кручей в леске, где солнце не так жжет. Мне становится скучно, и я зеваю. Катя делает вид, что не замечает моих зевков, и продолжает рассказывать.
— Как там Марийка? — спрашиваю я.
Катя щупает меня глазами, и ее лицо делается грустным. Отвечает неохотно:
— Ничего, жива… Привет передавала.
— Спасибо. Ей привет.
— Передам.
— Скажи, Катюша, Нина любит Витьку?
Катя пожимает плечами:
— Я ничего не понимаю. Вообще здесь трудно что-нибудь понять. Думаю, что любит.
— А сама ты?
— Мой черед еще не пришел, — со смехом отвечает она.
Я окончательно убеждаюсь, что эту девушку война не собьет с толку.
— Хорошая ты, Катька, — говорю я.
Она смотрит на меня и опять смеется. Только на этот раз смех какой-то деревянный, актерский.
— «Хорошая ты, Катька», — вздыхает она, и голос ее делается еще ниже и глуше.
На Катиной гимнастерке поблескивает орден Отечественной войны второй степени. Она получила его еще в сорок втором. Тогда же она была тяжело ранена. Но об этом никогда никому не говорит.
Ноги Фариды исчезают в окопчике, и появляется взлохмаченная голова без пилотки. Нас с любопытством буравят блестящие глаза-заклепки.
— Катюша здесь? Вот хорошо! Заходи ко мне, поболтаем.
Катя идет в окопчик, и девушки скрываются в нем.
— И ты, Андрюха, подсаживайся к нам, — предлагает Фарида.
Я втискиваюсь в проход и закуриваю. В соседнем окопе сержант Усков тихо напевает:
Темная ночь…
Только пули свистят по степи…
«Хорошая песня, — думаю я. — И степь есть, и пули посвистывают». Фарида щебечет без умолку. Вообще ее не особенно трогают всякие тяготы. Она воспринимает все так, как это преподносит ей жизнь.
— Слышишь, Катька, Усков запел.
Фарида на мгновение замолкает и прислушивается. Я заранее знаю, что она скажет.
— Слушай, Катька, ты любишь такие заупокойные песни? «Только пули свистят… да холодная черная степь», — передразнивает она.
— Хорошо поет наш Усков. — Катино лицо светлеет. — Точно про нас сказано в этой песне.
— Катька, сдурела! — смеется Фарида.
Ее откровенный смех смущает нас.
— Почему, Фарида, сдурела? — не очень уверенно спрашивает Катя.
— Почему, почему… Какой прок в песне? Это только до войны пели: «Нам песня строить и жить помогает». И если правду говорить, то я не люблю людей сентиментальных. Подумаешь, расплакался, нюни распустил: «Ты меня ждешь…» Кому надо, подождет. Подумаешь, цаца.
