— Как вы себя чувствуете? Пан Отава, вы меня слышите?
Чья-то рука на плече Михала.
Опять незнакомое лицо. Врачиха? Морщинки у глаз и рта. Часто улыбается?
Он кивнул.
Может, она сменила того врача, который ночью запихивал в меня все эти трубки? Хоть бы. От его сурово поджатых губ Михалу становилось так страшно, как в детстве от отцовского лица, когда тот стискивал зубы, разъяренный очередной выходкой сына. Михал почему-то ждал, что вчерашний врач еще обязательно заявится читать нотации.
— Ну, как вам?
— Получше, — выдавил Михал. Про боль в ногах помолчим.
— Вот и хорошо. Вы передозировались наркотиками. Один?
Он снова кивнул.
— Почему?
Почему? Почему я рискую умереть? Почему начал колоться? Да разве я знал, куда лезу? Разве нас кто-нибудь предупреждал? Сказали, когда уже было поздно.
Он пожал плечами и с трудом выговорил:
— Несчастный случай.
Докторша вспомнила про собственную дочь и ее развод. Сегодня. Сколько раз мы с ней из-за этого ссорились. А ее вызывающее пожатие плечами? Ну, не повезло. Простая констатация. А ведь ровесница этому вот живому трупу.
— Неужели вам не жалко хотя бы родителей? — не удержалась врач.
Мама. Тьфу ты, черт. Михал кивнул.
— Но теперь-то вам придется сделать выбор.
Да отвяжись ты. Разве я могу жить иначе? Оставьте меня в покое. Жить. Как будто это все умеют. Каждый день на работу, с работы, набить себе брюхо, глазеть в телик. А потом? Одно и то же. До омерзения. Плевать я хотел на такую жизнь. Понимаете? Оставьте меня!
Он закрыл глаза.
Только моя жизнь совсем не обещала быть скучной. Никто ведь не запрещал мне заняться чем-нибудь достойным.
Родители. У матери, скорее всего, был бы сердечный приступ.
Что ты снова натворил, Михал? — Лицо отца словно сфотографировано «рыбьим глазом». Усталые глаза без очков. Вот почему он так близко наклоняется ко мне. Снова глюки?
— Мама от этого слегла. Сердечный приступ. Она в больнице. Ты не можешь хотя бы ради нее…
— А как ты думаешь, — ухмыляется Михал, — если бы в тот раз вы не стали меня разыскивать…
— Когда?
— Когда мы сбежали в Словакию. Может, все обернулось бы по-иному.
Усталое лицо отца, как обычно, каменеет. Михал представляет это даже слишком хорошо.
— По-твоему выходит, мы виноваты? Разлегся тут и ломает голову, на кого бы свалить вину: плохой отец заставлял сына учиться и вести себя по-человечески.
Сто раз пережеванные фразы.
— Допрыгался, и поделом, парень. Нечего сваливать на других!
А ему ведь уже шестьдесят, прикидывает Михал. Тогда, десять лет назад, он говорил, где мои сорок. Никакого живота или расслабленных плеч. Всегда пунктуальный, собранный, голова поднята.
