— Договорились, — вздохнул Кафар, — только…
— Только это очень тяжело выполнить, да?
— Да, — кивнул Кафар.
— Ну что ж, вы должны выбирать из двух зол одно: либо живете, как жили, но мало, либо исключаете все волнения, но зато живете долго. Что вы улыбаетесь? Вы, наверное, читали про долгожителей?.. Так вот, обратите внимание: они потому и долгожители, что никаких у них волнений, никаких стрессов, никаких, как я уже говорил, натянутых струн…
— То есть, выходит, они совсем бесчувственные люди, так, что ли?
— Ну, если хотите… примерно так. — Он покосился на дверь, в которую кто-то нетерпеливо заглянул. — Все, на этом до свидания, а то вон, видите, сколько народа меня ждет.
У дверей профессорского кабинета и в самом деле собралась уже большая очередь…
Приехавший за ним Махмуд дожидался в вестибюле больницы. Выйдя из ворот на залитую летним солнцем улицу, Кафар вздохнул полной грудью. Шли нарядные люди, неслись мимо машины. Кафар вспомнил слова профессора — да, жизнь стала напряженной. А мы сами делаем ее еще напряженней.
Они пошли пешком, пока наконец на одном из перекрестков Махмуду не удалось остановить такси. В машине Кафар слегка приспустил стекло и подставил лицо горячему опаляющему ветру. Это было так приятно, что он открыл окно до конца.
— Не простудишься? — озабоченно спросил Махмуд.
— Не простужусь. — Кафар дышал полной грудью!..
— Папа, папочка! — радостно закричала Чимназ, едва распахнув входную дверь. — Где ты? Я пятерку получила!
Слышно было, как следом за ней тяжело поднимается по лестнице мать.
Наконец вошла и она, тяжело плюхнулась на стул.
— Фу-у… устала — весь день на ногах. Все горит внутри, дайте скорее кто-нибудь стакан воды. — Махмуд кинулся в кухню. — Мыслимое ли дело, — тяжело отдуваясь, говорила Фарида между глотками, — мыслимое ли дело, такая жара… Все горит, как на сковородке. Еле дождалась, пока Чимназ сдаст экзамен.
Жалко было смотреть на нее, но Кафар сказал все же:
— Да зачем ты ждала-тo? Как будто заставлял кто… Я считаю, не надо было вообще идти.
— Ну конечно! Это только ты можешь сидеть дома, когда судьба ребенка решается! Если хочешь знать, все родители были там.
— Ну да, конечно! Все родители — и еще б я — с этим… — Кафар показал на свою ногу.
— Ай, ладно тебе! Такая радость, такая радость. Клянусь Балагой, я чуть не умерла, пока девочка не вышла.
— Я тоже чуть не умерла, — сказала счастливая Чимназ; чувствовалось, что она только теперь начинает приходить в себя. — Дрожала вся, думала, а вдруг они меня срежут.
